Город на холме

Я встал и направился к выходу. Тут он поневоле встрепенулся, не ожидая такого поворота событий.

− Вы куда?

− На диван.

− Я ухожу.

Еще бы он не ушел. Конечно у него есть основания не любить вообще евреев и в частности нас, но все-таки он не глуп и предпочитает иметь дело со мной, а не с кем-то еще. Маймон с Шаретом начинают не с просьбы, а сразу с приклада в спину. Так у них в южном Тель-Авиве заведено.

Поздно вечером того же дня трое русских ушли на крышу, а Земира и я заняли свой пост на диване в гостиной. Земира смотрел телевизор, а я читал, что – уже не помню. Сверху послышались шаги, я поднял глаза от текста и увидел, как Исмаэль помогает спуститься с лестницы своей жене. Затем, глядя вверх, я сподобился лицезреть край длинной черной одежды и изящную ножку с высоким подьемом и безупречно накрашенными ногтями. Все это завершалось дизайнерской работы туфлей, даже на мой неопытный взгляд запредельно дорогой. Интересно, что ее высочеству здесь понадобилось? Исмаэль посмотрел на невестку и произнес несколько фраз просительным, убеждающим тоном. Содержания я, конечно, не понял, потому что знал по-арабски только команды “стой там”, “подойди сюда”, “открой сумку”, “предъяви документы”, “не шевелись” и “можешь идти”. Эман резко ответила и, чтобы подкрепить свои слова, ударила ногой о ступеньку. От этого движения волны пошли по струящейся ткани ее покрывала. Зрелище было, что и говорить, интересное. Даже Земира оторвался от телевизора и убавил звук. Старики сели на нижнюю ступеньку, а я, наоборот поднялся с дивана. Гостиная наполнилась запахом духов и, даже не взглянув на Земиру, Эман обратилась ко мне по-английски со следующей репликой.

− Мне очень важно, чтобы ты меня понял. Если ты не понимаешь, тебе переведут на твой язык.

− Я справлюсь, – сухо ответил я по-английски же. Господи, помоги мне не опозориться. Ей за большие деньги преподавала язык университетский профессор, а мне пришлось учиться по фильмам и сериалам.

Откуда-то из складок своей необъятной одежды она извлекла сумочку, а из нее что-то похожее на паутину, сверкающую под солнцем после дождя. У меня перед глазами качнулось ожерелье, вроде тех, что я видел на алмазной бирже в Тверии, когда гулял там с Малкой. До этого я с такими вещами просто не сталкивался. Сквозь мягкие воркующие интонации, такие непохожие на то, что я услышал утром, до меня медленно доходил смысл английских слов.

− Это тебе, если ты уведешь своих солдат из нашего дома. Если до конца праздника вы здесь не появитесь, у меня и для них кое-то найдется. Все очень дорогое, вам надолго хватит.

Кровь застучала у меня в висках, сквозь сверкающую паутину брильянтов я видел пару густо подведенных черных глаз, смотревших на меня с откровенным презрением. Так хотелось сорвать с нее никаб, надавать пощечин, повалить на диван – не для секса, нет, какой может быть секс с такой лилит – просто, чтобы слетело с нее это высокомерие, чтобы наконец до нее дошло, где она и кто здесь главный. Надо же додуматься – предлагать мне взятку, чтобы я перестал выполнять свой долг. Она просто привыкла, что за деньги перед ней любой прогнется – вопрос только в сумме. Избалованная девочка из дворца. Сейчас я ей устрою – мало не покажется.

Аккуратно, не касаясь ее рук, я взял ожерелье за оба конца и заговорил медленно − еще и потому, что это помогало восстановить нормальный темп дыхания.

− Тебе сказали неправду. Не все евреи готовы продавать свою страну и своих братьев. Я бы даже сказал, что таких среди нас, слава Богу, меньшинство. Во всяком случае, в этом доме таких нет.

С улыбкой я разжал пальцы и ожерелье мерцающей струей соскользнуло на пол. Я встал так, чтобы Эман не могла до него дотянуться, и обратился к Исмаэлю на иврите:

− Я не утверждаю, что хорошо знаю вашу культуру и образ жизни. Но мне кажется, что поведение вашей невестки нарушает все принятые у вас нормы. Она позволяет себе оскорблять собственного мужа и дерзить вам. Она считает себя лучше вас. Вы терпите нас уже скоро сорок лет как, а она не может вытерпеть пяти дней. Объясните же ей наконец, что она не может жить в Хевроне так, как будто это Париж или Рияд.

Носком ботинка я осторожно подтолкнул ожерелье к Эман, и оно тихо прошуршало по каменному полу. В этом месте не было ковра. Из-под никаба донесся клекот, не имеющий ничего общего ни с арабским, ни с английским языком, ни вообще с человеческой речью. Взгляд Исмаэля поверх голов женщин полоснул меня хуже любого ножа.

Выслушав мой рассказ, Эзра сделал следующее наблюдение:

− Да у нее с головой не в порядке.

Лучше бы он молчал и не пророчествовал так удачно.