Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

В 410 году Иероним лил слезы над разграбленным Римом, городом, обращенным в пепел, в развалинах которого кишели насекомые. Вероятно, Иероним преувеличивал разорение, но не один он горестно воздевал руки. В Риме эпохи Константина выживала и традиционная римская религия. В дальнейшем вожди-язычники, такие как Симмах, уже не могли сохранять остатки старого мира – вроде статуи крылатой Венеры, венчавшей здание сената. Некоторые, как сам Симмах, отправляли свои ритуалы подпольно, сокращая размах жертвенных церемоний и проводя их в частных домах и за городом [90]. Тем временем публичное лицо древнеримской религии неуклонно усыхало: возложение цветов, воскурение фимиама и все остальные формы языческого жертвоприношения объявлялись вне закона. К 435 году римлянам уже велели искать языческим храмам, священным могилам и их окрестностям другое применение [91]. Верующие местные жители и приезжие шли и шли мимо разрушенных зданий, расширяя христианский город. К IV веку в базилике Святого Петра уже хоронили видных христиан, например префекта Юния Басса. Проходили века, культовые сооружения прирастали новыми часовнями, где накапливались предметы поклонения и святые мощи, и все это вместе развивало и украшало и так уже величественную Римскую церковь.

Епископы Рима, так долго изменявшие ценностям и устремлениям своего города, теперь не только соглашались с ним, но и возглавляли его во многих аспектах жизни [92]. Новый религиозный, общественный и политический порядок становился частью привычек города и был записан на стенах его зданий. Согласно надписи в базилике Санта-Мария-Маджоре папа Сикст III посвятил ее не только Богородице, как явствует из ее названия, но и обыкновенным римлянам [93]. Папа олицетворял связь со святым Петром и божественную власть, что теперь признавалось и самой Церковью, и государством. При этом он сам и его авторитет находились в неразрывной связи с городом, где папа обитал.

По мере приобретения папами отеческой роли пастырей христиан всего света их престол в городе становился убежищем для самых страждущих их агнцев. В середине VII века группа монахов из Палестины, того места, где родился Иисус, была изгнана оттуда мусульманскими завоевателями. В Риме, где некогда преследовали христиан, папа обеспечил им безопасность, поселив в тенистых апельсиновых рощах на Авентинском холме [94]. Монахам предоставили виллу, принадлежавшую раньше аристократической семье, бежавшей от мора и от прочих бедствий, уничтожавших Рим в прошлые десятилетия. Беженцы-христиане скоро станут хранителями святынь, имевших глубокое значение для Римской церкви. В противоположной Авентину части города, за его стенами, бежавшая с юга Турции группа монахов обрела новое жилище на том самом месте, где был когда-то обезглавлен святой Павел [95]. Когда эти монахи освоились в новом монастыре, папа дал им поручение, позволявшее глубоко внедриться в ткань Рима. Им надлежало пасти ягнят для последующего благословения на праздник в честь юной мученицы святой Агнессы, а потом стричь их шерсть на одеяния, в которые новые архиепископы облачались в папском Латеранском дворце. Античность сменялась ранним Средневековьем, чужаки перенимали новые для них римские ритмы, проникнутые легендами о святых. Главной римской властью был уже папа, а не император; христианин, а не язычник; он был беднее, зато признан по всему свету титулованным носителем авторитета, запечатленного в вечности. В поздней Античности солнце над Западной Римской империей воистину закатилось. Зато там восходило светило папского Рима.

4 Святой Рим: святыни, завоеватели, политика власти

На улицах Эсквилина распахивались двери при звуках колокольчика. То был не суровый бой колоколов близлежащей Латеранской базилики, ставшей к тому времени собором Святого Иоанна Крестителя (Сан-Джованни). Нет, то звенел колокольчик на шее у ослика, призывая местных обитателей и работников не к молитве, а к ритуальному смирению. Гудящая толпа, высыпавшая из окружающих домов, поражалась невиданному зрелищу: на обвешанном винными бурдюками осле сидел задом наперед некто с мешком перьев на голове [1], державшийся за ослиный хвост, чтобы не свалиться на мостовую. Незадолго до этого тот же человек был подвешен за волосы на конной статуе Марка Аврелия (161–180 гг.); тогда она стояла перед Латеранским дворцом, а теперь перенесена на Капитолийский холм.