Город падающих ангелов

Как известно, в любом дворце самой большой частью всего здания является именно piano nobile. Там самые высокие потолки и окна, там самые величественные балконы. Именно на этот этаж приходились основные расходы – деньги вкладывались в потолочные фрески, огромные, во всю стену, живописные полотна, гигантские люстры и обрамлявшую двери роскошную лепнину, в живописную роспись, оживлявшую потолок. В представлении множества людей piano nobile – это не просто самый ценный этаж дворца, это сам дворец. Другими словами, если человек владел этим этажом, то все говорили, что именно он хозяин и всего дворца. Дэниел Кертис купил три верхних этажа палаццо Барбаро. Несмотря даже на то, что двумя нижними этажами владели другие жившие там люди, никогда не было никаких сомнений в том, что владельцами дворца были Кертисы, так как именно им принадлежал piano nobile. В некоторых кварталах его так и называли «Палаццо Барбаро-Кертисов».

Превосходство piano nobile палаццо Барбаро над другими его этажами было особенно заметным, потому что это был единственный этаж, простиравшийся на оба дворца. Все другие этажи располагались на разных уровнях, так что каждый был ограничен либо готической, либо барочной частью. С площадью десять тысяч квадратных футов piano nobile был не только самым большим этажом, он вмещал главную ценность палаццо – бальный зал с монументальными картинами и роскошной прихотливой лепниной, помещение со столь изысканными и величественными пропорциями, что его фотографии украшали все книги о венецианских дворцах.

Поскольку Патрисия была единственной представительницей семейства Кертис, которая постоянно проживала в Барбаро, она была также и единственным человеком, который регулярно пользовался piano nobile – для приемов, вечеров, а кроме того, в качестве несравненных гостевых апартаментов. Она ухаживала за этим этажом с превеликой любовью и заботой, вникая во все детали его состояния, в то время как брат и сестра едва ли проявляли к нему какой-либо интерес. Тем не менее, как равноправные совладельцы, они были обязаны вносить финансовый вклад в поддержание нормального состояния piano nobile.

– Когда надо было заменить окна заднего фасада, – говорила Лайза, – нам пришлось следовать указаниям директора департамента памятников, и это обошлось нам в сто миллионов лир, или пятьдесят тысяч долларов. Когда потребовалось сменить обивку стульев, мы не могли использовать просто какую-то ткань. Это должна была быть «Фортуни». Кроме того, надо надлежащим образом чистить и полировать полы, согласно кураторским стандартам, так как в конечном счете Барбаро является музеем.

Время шло, стоимость piano nobile год за годом повышалась и достигла 6 миллионов долларов, и Лайза и Ральф постепенно стали считать дворец весьма обременительной роскошью. Они решили продать свои доли, и это дело приобрело напряженный, эмоционально окрашенный характер. Патрисия сопротивлялась изо всех сил и какое-то время старалась сама оплачивать содержание этажа, сдавая его под частные вечера по цене 10 тысяч долларов за мероприятие. Но само проведение таких вечеров стало причиной семейных разногласий, и Патрисии пришлось от этого отказаться.

Перспектива передачи piano nobile следующему поколению семьи Кертис лишь укрепила Лайзу в стремлении продать свою долю. Ральф был разведен и бездетен, но у Патрисии имелись сын и внук, а у Лайзы два сына и шесть внуков. Поговаривали, что, исчерпав все возможности, Патрисия неохотно сдалась и по результатам семейного голосования два к одному согласилась выставить piano nobile на продажу. Первые потенциальные покупатели якобы уже приходили. Так что продажа стала лишь вопросом времени.

Узнав все это, я понял, что переход Барбаро к другим владельцам может произойти быстрее, чем ожидалось, и мой визит тогда окажется нежелательным. На досуге я заглянул в телефонный справочник в поисках номеров других членов семьи Кертис и нашел сведения о Ральфе. Я решил попытать счастья и разыскать его. В конце концов, какой от этого мог быть вред?

После третьего гудка зазвучал автоответчик – мужчина говорил с сильным американским акцентом: «Вы позвонили на наземную станцию связи с Демократической республикой планеты Марс».

Я положил трубку, еще раз проверил номер и набрал снова. Включился тот же автоответчик. Прежним было и содержание сообщения. Я дослушал его до конца – голос заявил, что «дипломированные ученые будут допущены к архивам только по личной договоренности. Если вы сообщите представляющую интерес информацию, библиотекарь вам перезвонит». Я продиктовал свое имя, номер телефона и сказал, что хотел бы встретиться с Ральфом Кертисом в палаццо Барбаро. Ральф Кертис позвонил через два часа.

– Я думал, что ошибся номером, – сказал я.

– Ну, знаете, нас буквально осаждают люди, изучающие биографию Генри Джеймса, Джона Сингера Сарджента или Тьеполо, – ответил он. – Временами это страшно надоедает. Часто задают совершенно смехотворные вопросы. Какое мне дело того, носил Генри Джеймс бабочку или галстук, когда писал «Письма Асперна».