Город падающих ангелов

– Ну, мы впервые услышали о нем, – ответил Питер, – от Уолтона Литца, моего принстонского консультанта и известного специалиста по Джойсу и Паунду. Литц часто ездил в Венецию к Ольге, а однажды он заглянул ко мне и спросил: «Что это за люди по фамилии Райлендс?»

Я ответил ему, что Филипп Райлендс является директором Собрания Пегги Гуггенхайм. Он англичанин. Джейн Райлендс – его жена, она американка, а что?

«Ну, – ответил Литц, – мне кажется, что они создали фонд Эзры Паунда, а Ольга предоставила фонду все имеющиеся у нее документы и дом».

Мы с Роуз были шокированы, потому что Литц и Мэри де Рахевильц часто обсуждали идею создания центра изучения Эзры Паунда, причем возглавить его должен был Литц.

– И что вышло в итоге с этим фондом? – спросил я.

Питер перевел дыхание, словно собираясь пуститься в долгие объяснения, но вместо этого лишь сказал:

– Почему бы вам не спросить об этом Джейн Райлендс?

Так случилось, что к тому времени я уже был знаком с Филиппом и Джейн Райлендс. Как-то раз один из моих друзей привел меня в здание Собрания Пегги Гуггенхайм. Дело было вечером, после закрытия; мы пришли, чтобы пообщаться за бокалом вина. Всего на том вечере присутствовали шесть человек. Мы стояли в галерее, бывшей столовой Пегги Гуггенхайм на первом этаже палаццо Веньер, где она прожила тридцать лет до своей смерти в 1979 году. Филиппу Райлендсу на вид шел пятый десяток, и он производил впечатление довольно робкого человека. У него было бледное квадратное лицо и выступающий вперед подбородок. Стекла больших очков увеличивали глаза, а приподнятые кончики бровей придавали лицу выражение вечной тревоги. Джейн Райлендс была женщиной небольшого роста, крепкой и отнюдь не миниатюрной; у нее было жесткое лицо и светло-каштановые волосы. Похоже, она была немного старше Филиппа. Держались они сердечно, но чуть скованно. Несколько раз, обращаясь к Филиппу, Джейн произносила невнятно какие-то фразы, почти не разжимая губ, как чревовещатель.

Знакомство наше было чисто формальным, и, хотя эта пара не вызвала у меня особого восторга и не сильно меня впечатлила, эти люди все же меня заинтересовали. В таком городе, как Венеция, музей с вывеской, где есть фамилия Гуггенхайм, автоматически придает определенный статус его администрации. Собрание Гуггенхайм стало точкой слияния искусства, общества, привилегий, денег и культуры. Холодные просторные помещения, с белыми стенами и с полами терраццо, фасадом выходили на Гранд-канал, а позади располагался роскошный сад, где была похоронена Пегги с ее собаками. Любопытен был и сам дворец. Семейство Веньер, давшее Венеции трех дожей, начало возводить его в 1749 году, но завершен был только второй этаж, после чего строительство навсегда прекратилось. Пол недостроенного третьего этажа стал своеобразным патио, большим садом на крыше с видом на Гранд-канал; зеленый фон создавали высокие деревья, росшие в саду. Внутри и снаружи этот обезглавленный белый дворец стал весьма изысканной сценой для проведения приемов, лекций, конкурсов, собраний и других мероприятий такого рода. Кроме того, закрытие американского консульства в Венеции в начале семидесятых по умолчанию оставило Собрание Гуггенхайм самым значимым символом американского присутствия в Венеции. Со временем фонд Гуггенхайм оказался в роли дублера американского посольства. Государственный департамент время от времени обращался с просьбами по организации приемов и по оказанию других услуг. Понятно, что Филипп и Джейн стали в Венеции влиятельными фигурами, а их очевидное понимание собственной значимости еще более увеличивало мое к ним любопытство.

После нашего мимолетного коктейльного знакомства я неформально поговорил с обоими. Через несколько дней я встретился с Филиппом за кофе в кафе музея. Он был дружелюбен и добродушен, хотя и несколько скован. Он рассказал мне, что изучал искусствоведение в Кембридже, где написал диссертацию о художнике Возрождения Пальме Веккьо. Говоря о своей текущей работе, Райлендс упомянул о небольшой выставке Пикассо, предстоявшей осенью; но главным образом он распространялся о планах расширения музея, о которых упоминали представители музея Гуггенхайма в Нью-Йорке. Было видно, что он трудолюбив и серьезен, но меня поразила какая-то его безликость – в противоположность жене.