Город Победы

Как и его новорожденные подданные, Хукка Райя I все еще привыкал к своей новой инкарнации. В своей насыщенной событиями жизни он уже испытал несколько метаморфоз. На смену бесхитростной неспешной жизни пастуха коров пришла армейская дисциплина солдата, а после – пленного солдата, которого принуждают сменить религию, а значит, и имя; после побега он сбросил фальшивую кожу религиозного обращенца, а также обличье и привычки солдата, и пережил превращение во что-то близкое его первоначальной пастушеской сути – по крайней мере в крестьянина, озабоченного поисками новой жизни. Когда он был ребенком, одним из его заветных желаний было, чтобы мир никогда не менялся, чтобы ему всегда было девять и мама с папой всегда подходили к нему, распахивая руки, чтобы обнять, однако жизнь преподнесла ему великий урок, урок изменчивости. Сейчас, когда ему был дарован трон, на котором он сидел, он понял, что к нему вернулась детская мечта об отсутствии перемен. Он хотел, чтобы эта обстановка, этот тронный зал, эти охраняющие его женщины, эта роскошная мебель каким-то образом были вынуты из изменчивого мира и перенесены в вечность, но до того, как это случится, он должен жениться на своей царице; ему нужна была Пампа Кампана, чтобы она приняла его и с гирляндой на шее сидела подле, пока простые люди возносят их союз, и как только это произойдет, времени можно будет остановиться, Хукка сам сумеет остановить его мановением своего царского скипетра, да и Пампа Кампана, наверное, сумеет это сделать, ведь она сумела дать жизнь целому миру, имея всего лишь мешок семян и проведя несколько дней за шептанием, а значит, сможет и закольцевать его, превратить в магическую гирлянду, чья власть сильнее хода календаря, и так в счастье они будут жить вечно.

Приезд чужеземца и новость о том, что Пампа Кампана испытывает к нему интерес, грубо пробудили новоиспеченного правителя от этого сна. Хукка уже представлял себе голову чужеземца срубленной с плеч долой и набитой соломой, и единственной причиной, по которой он воздержался от того, чтобы немедленно казнить чужака, была вероятность, что Пампе Кампане категорически не понравится такое развитие событий. Тем не менее Хукка продолжил рассматривать тонкую аристократичную шею Доминго Нуниша, испытывая при этом своего рода летальное желание. – Что ж, значит, нам повезло, – заявил он с жестоким сарказмом, – что сегодня к нам пожаловал утонченный и прекрасный португальский джентльмен, серебряноязыкий чаровник, а не какой-нибудь из варваров, француз или голландец, или примитивный розовый англичанин.

Не успел Доминго Нуниш и слова сказать, как правитель жестом руки отправил его прочь, и две вооруженные женщины препроводили его с монарших глаз долой. Выйдя из тронного зала, Доминго Нуниш осознал, что его жизнь находится в опасности, понял, что, по всей видимости, это как-то связано с его встречей с женщиной-шептуньей, и тут же задумался о побеге. Однако – так уж сложилась жизнь – он так никуда и не уехал в последующие двадцать лет.

Когда Пампа Кампана наконец очнулась после девяти долгих дней и ночей своего волшебства, то не была уверена, что привидевшийся ей рыжеволосый зеленоглазый бог существует на самом деле и не был плодом ее, скажем так, девических фантазий. Когда никто во дворце не смог ответить на ее вопрос, она засомневалась еще сильнее. Но ей пришлось на время забыть о собственной озабоченности, чтобы сообщить новость, которую Хукка и Букка ждали с момента, когда спустились с горы в город людей с пустыми глазами. Она застала царевичей пытающимися развлечь себя игрой в шахматы, игрой, которой ни один из них полностью не владел, поскольку оба переоценивали значимость ладьи и коня, но, будучи мужчинами, недооценивали королеву.

– Дело сделано, – без лишних церемоний прервала она их любительские потуги, – каждый знает свою историю. Теперь город по-настоящему жив.