Город Победы

Хукка в ужасе поднес руки к лицу и прощупал лоб, щеки, нос, подбородок и – да, они были повсюду – пустулы. Было ясно: волшебство Пампы Кампаны сильно превосходит магию с семенами. Он осознал, что боится ее, а минутой позже понял также, что страх перед ее магией вызывает у него сексуальное возбуждение.

– Давай поженимся прямо сейчас, – предложил он.

– Только после того, как ты примешь мои условия, – настояла она.

– Все, что тебе угодно, – закричал он. – Да, я согласен. Ты так невероятно опасна. Ты должна быть моей.

После свадьбы и на протяжении первых двадцати лет существования Империи Биснага царица Пампа Кампана открыто имела двоих любовников, царя и чужеземца, и даже несмотря на то, что обоих мужчин не устраивало подобное положение вещей и они часто об этом говорили, Пампа лавировала между ними с безмятежностью, свидетельствовавшей о том, что она не испытывает в связи с этой ситуацией никаких трудностей, что вызывало у мужчин еще большее недовольство. Соответственно, оба искали способы, как надолго оказаться вдали от источника своих неудобств. Доминго Нуниш, создавший в империи огромный склад, забитый мощной взрывчаткой, снова ударился в торговлю лошадьми, находя в любви этих животных некоторое утешение в связи с тем, что ему принадлежит лишь половина любви его желанной женщины. Что же до Хукки Райи I, он погрузился в великое дело выстраивания империи, основывал неприступные крепости в Баркуру, Бадами и Удаягири, захватывал все земли вдоль реки Пампы и завоевывал право именоваться монархом целой страны между восточным и западным морями. Ничто из этого не приносило ему счастья.

– Неважно, сколько у тебя земель, – жаловался он Пампе Кампане, – и в водах скольких морей ты можешь омыть ноги, если у твоей жены две кровати в двух разных домах и тебе принадлежит лишь одна из них.

Когда Хукка был в отъезде, Букка попытался разрешить ситуацию в интересах брата. Он пригласил Пампу Кампану прогуляться вдоль берега реки, имя которой она носила, чтобы убедить ее порвать свою связь с чужеземцем.

– Подумай об империи, – умолял он ее. – Мы все поклоняемся тебе как чародейке, давшей всему этому жизнь, но мы ожидаем также, что ты будешь хранить свое высокое положение и не соскользнешь в сточную канаву.

Грубое звучание этого убогого имени, сточная канава, побудило Пампу ответить ему.

– Открою тебе секрет, – сказала она. – У меня будет ребенок, и я не уверена, кто из двоих его отец.

Букка замер на месте.

– Это ребенок Хукки, – заявил он, – даже не сомневайся в этом, иначе город, что ты построила, развалится на части и рухнет, а его стены раскрошатся и забьют нам уши.

В течение трех последующих лет Пампа Кампана родила троих дочерей, после чего имя чужеземца нельзя было произносить в стенах дворца или любом другом месте, где находился ее супруг, и никому, под страхом смерти, не дозволялось замечать иберийскую красоту юных царевен, их светлую кожу, рыжеватые волосы, зеленые глаза и прочее. Позднее эти внешние признаки еще посеют в государстве смуту, но пока право царевен принадлежать царской семье и быть наследницами не подвергалось сомнению. Однако сам Хукка замечал то, что было заметно, он сделался мрачным и замкнутым, в том числе и потому, что Пампа Кампана оказалась неспособна родить ему сына. С годами, несмотря на военные триумфы, его тоска только крепла, и его стали называть монархом мрачного нрава. Когда он уезжал завоевывать и покорять, то чувствовал себя лучше, ведь убивать соперников на поле боя было приятнее, чем не убить своего любовного соперника дома. Каждый убитый им человек имел лицо Доминго Нуниша, но удовлетворение быстро проходило, ведь настоящий Доминго Нуниш там, в Биснаге, ублажал царицу. Хукка возвращался в свой дворец, весь в крови и неудовлетворенности, и чувство этой ненужной любви привело его к Богу.

Одним жарким засушливым днем в последний год своего правления он созвал всех своих братьев в Манданский матт на освящение нового строящегося там храма. К этому времени Чукка Сангама стал законным регентом в Неллоре, Пукка – несомненным лидером, правителем Мулбагала, а Дев в буквальном смысле восседал на курси в Чандрагутти. Они прибыли в Мандану в ореоле блеска, окруженные конными рыцарями и флагами, вместе со ставшими их женами и правительницами воительницами-стражами, Горными Сестрами Шакти, Ади и Гаури. Хукка наблюдал за прибытием своих женатых братьев с некоторой завистью – их женщины не спят с ублюдками чужеземцами, верно? – но вспомнил о том, что Сестрам приказано перерезать своим мужьям горло, если только они решат подумать о том, чтобы пойти против царя Биснаги, коим, скажем прямо, являлся он сам. Он лично отдал им этот приказ, и в преданности Сестер сомневаться не приходилось.

– Полагаю, что лучше иметь неверную жену, – сказал он сам себе, – чем жену, которая больше предана твоему брату, чем тебе, а потому ее нож всегда находится у твоего предательского горла.

Чукка, самый разговорчивый из братьев, громогласно заявил, что потрясен тем, что видит в Мандане.