Город поэта

Последний, пятнадцатый, выпускной экзамен по физике состоялся тридцать первого мая…

Экзамены окончились, а с ними окончились шесть лет ученья, шесть лет лицейской жизни. Впереди у Пушкина был Петербург, жизнь неизведанная, новая. Она влекла, она манила. Но к чувству освобождения и радости примешивалась грусть. Товарищи, Лицей…

Пушкину верилось и не верилось: неужто однажды, проснувшись поутру, он не услышит лицейский колокол, не увидит товарищей?.. С кем же грустить и радоваться, кому поверять заветное, «что душу волнует, что сердце томит», кому читать стихи?

Свобода радовала и не радовала. Лицей, Лицей…

Они обменивались посланиями. В изрисованном, исписанном альбоме Пущина появились стихи Пушкина:

Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
      Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
      Всесильной, сладостной мечтою.
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соеднненья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья…
      Что было и не будет вновь…
      И с тихими тоски слезами
      Ты вспомни первую любовь,
Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключён;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
      О милый, вечен он!

Пушкин написал и Кюхельбекеру — дружба их неизменна, она навсегда.

Прости! Где б ни был я; в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
      Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

Сразу после экзаменов их отпустили в Петербург на три дня «для обмундирования» — заказать себе платье для выхода из Лицея.

В тот же день Конференция — профессора с Энгельгардтом — решала их будущее, составляла список, с каким чином и куда, в зависимости от желания, «благонравия и успехов в науках», выйдет каждый воспитанник.

Список не был ещё составлен, а о нём уже сложили «национальную» песню, последнюю лицейскую «национальную» песню…

Этот список сущи бредни,
Кто тут первый, кто последний,
Все нули, все нули,
Ай люли, люли, люли!

Покровительством Минервы

Пусть Вольховскнй будет первый,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!

Корф дьячок у нас исправный

И сиделец в классе славный,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!

Поль[21]

протекцией бояровБудет юнкером гусаров,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!

Дельвиг мыслит на досуге,

Можно спать и в Кременчуге,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!

Не тужи, любезный Пущин,

Будешь в гвардию ты пущен,
Мы ж нули, мы нули,
Ай люли, люли, люли!..

Пусть об них заводят споры

С Энгельгардтом профессóры,
И они те ж нули,
Ай люли, люли, люли!

Когда через три дня все вернулись в Лицей, список был уже готов. Кто ж в нём первый? Чьё имя будет первым записано золотыми буквами на мраморной доске?

«Время близилось к выпуску, и начальство Лицея хотело, чтобы на мраморной доске золотыми буквами был записан Горчаков, по наукам соперник Вольховского, но большинство благомыслящих товарищей Вольховского просили, чтобы первым был записан Вольховский, потому говорили они: „Хоть у них отметки и одинаковые, но Вольховский больше старается и в поведении скромнее“, тогда начальство Лицея решило так: записать их обоих — первым чтобы был Владимир Вольховский, вторым князь Александр Горчаков», — так рассказывал близкий друг и биограф Вольховского Е. А. Розен.

Первый Вольховский… Он выпущен в гвардию, представлен к награждению большой золотой медалью. Горчакову досталась малая золотая медаль.

Серебряными медалями наградили нескольких, в том числе Кюхельбекера. Учителем в провинцию мать его не отпустила. Не для того, говорила она, Вильгельм окончил Лицей.

Кюхельбекера, Горчакова, Ломоносова, Корсакова, Юдина, Гревеница и Пушкина зачислили на службу в Коллегию иностранных дел.