Город призраков

— Да, конечно. Чтобы отпустили Угрюмого, человека, который не менее моего любит ее. И который тоже не знает, кто ее истинный отец. Но в этом он никогда не упрекал свою жену. Так что вы ошиблись, утверждая, что адвокат шантажировал меня и мать Белки тем, что все расскажет Угрюмому. Тот давно обо всем знал. Этим адвокат не мог его шантажировать.

— В таком случае, он мог шантажировать его тем, что все расскажет Белке, — опять вставил словечко я.

И вновь отрицательный ответ профессора.

— И этого быть не могло. Белка тоже давно обо всем знала. Когда Угрюмый сидел в тюрьме, я часто помогал им. И не только деньгами. Я поддерживал их морально. Вы можете упрекать меня во многих грехах. Но только не в этом. Я женился только потому, что знал, насколько Угрюмый любил свою жену. И она его любила не меньше. Я не хотел им препятствовать. Действительно чувствуя вину за то, что он сидит в тюрьме. Один. А ведь я должен был быть рядом с ним… Он сам настоял на этом. Он считал, что от того, что мы сядем вдвоем, легче никому от этого не станет. Напротив, будет прервана работа, семья окажется в нищете. Конечно, мой грех в том, что я тогда не настоял, чтобы посадили меня… А Белка давно обо всем догадывалась. Она не раз говорила об этом с Угрюмым. Когда я приехал сюда… Она редко виделась со мной, но она меня любила. Я это знаю. Угрюмый, конечно, ревновал меня к ней. И я старался не делать ему больно. Вот так… Адвокат ничем не мог нас шантажировать. А Угрюмый по-прежнему не хотел причинить мне боль. Он не мог убить адвоката, во-первых, потому, что они сдружились в последнее время. И для этого были веские причины. Во-вторых, он не мог подставить меня. Я был нужен его дочери.

— Да, это ясно, — кивнул Вано. — Я давно понял, что адвоката с Угрюмым сблизила их болезнь. И безусловно Угрюмый, зная о своей скорой смерти, нуждался в вас. Потому что вы оставались единственным на земле близким человеком для этой девочки.

Профессор Заманский вздрогнул. Приблизился к столу. И налил себе из графина воды. При этом его руки сильно дрожали.

— Вот мы и подошли к главному, — таким же дрожащим голосом произнес он. — К самому главному. Вы ошибаетесь, молодые люди. Угрюмый и адвокат были очень разными людьми и их бы вряд ли сблизила эта болезнь. Во всяком случае из-за этого Угрюмый не завел бы близкую дружбу с адвокатом. И не так уж он боится смерти. Все гораздо сложнее… Дело в том… — профессор громко сглотнул слезы. И вновь вытер мокрое от слез лицо. — Дело в том… Что я, как и вы, ошибался. Конечно, с моим опытом… Я находил все признаки болезни у Угрюмого. Но скорее, эти признаки были психологическими. Он как бы только чисто психически перенес их на себя. Словно хотел вызвать у себя эту болезнь, чтобы ее отвести от близкого человека…

— Что вы хотите этим сказать! — выкрикнул я. Мое сердце от волнения готово было выскочить из груди. Я не хотел этого услышать. Но я услышал.

— Да, именно этот так. Больна Белка. Больна этой страшной болезнью, — профессор повторил это два раза. И его слова прозвучали увереннее обычного. Словно он хотел раз и навсегда освободиться от этих слов, причиняющих ему невыносимую боль.

Наступила долгая пауза. Профессор, казалось, даже слегка успокоился. Он неподвижно стоял вглядываясь в одну точку на стене. Я сидел, до боли сжав кулаки. Пожалуй, только Вано был в состоянии соображать. И постарался поскорее нарушить эту мертвую тишину.

— Вы об этом узнали, когда Угрюмый вызвал вас в тюрьму, в день похорон адвоката?

— Да, именно так, — кивнул профессор. — Он сослался на острые боли. Но я чувствовал, что ему надо мне что-то сказать. Я чувствовал, что он что-то видел в тот вечер. Поэтому я приказал охранников оставить нас с «больным» наедине, поскольку вынужден был провести осмотр. При этом даже если больной и подозреваемый, он не нуждался в зрителях. Вот тогда Угрюмый мне все и рассказал. Я как и вы был шокирован, если не сказать больше — я был убит… Белка с виду очень здоровая девочка, в ней очень много жизни. И эта чрезмерное жизнелюбие не позволило мне подозревать о болезни. Но об опухоли знал только доктор Ступаков. Именно он сообщил об этом Угрюмому. И тот взял с него слово молчать. Ступаков сдержал слово. В отличие от меня…

— Не вините себя, — хмуро сказал Вано, — вы правильно сделали, что все рассказали. Возможно, отсюда и следует плясать.