Город, стоящий у солнца (СИ)

— Он лизал её туфли. Неоднократно. И не только туфли. И вообще у нашего Грома очень даже рабочий язычок. И наша госпожа куратор его не то чтобы сильно к чему-то принуждала, всё было сугубо добровольно.

— Наш боевой очкарик несколько раз создавал с помощью чёрного колдовства монстра со множеством щупалец, подобного тому, что растерзал Игрока в лабиринте, и отдавался ему абсолютно добровольно, позволяя буквально затрахать себя до смерти. Ай-ай-ай, какой больной ублюдок.

— Громов абсолютно не умеет решать уравнения в частных производных.

Негусто, конечно, но попытки добиться от него решения жалкого «пять дэ два ю по дэ икс дважды; плюс восемь дэ два у по дэ икс, дэ игрек; плюс три дэ два у по дэ игрек дважды — равно нулю» донельзя вымотали нас, а гостя нашего и вовсе едва не превратили в воющий кусок мяса. Пришлось облить его с головы до ног исцеляющим зельем, самым дешёвым, которому понадобится не один час, чтобы затянуть все раны, и снять пленника с дыбы.

— Хватит на сегодня, — подтвердил я устало.

На прощание мы подвесили Грома над колыбелью Иуды. Всё для удобства гостя — чтобы не насадиться на острие пирамиды, от него даже не требовалось особых усилий…

— Спокойной ночи, дорогой! Приятных тебе снов, — промурлыкала Настя, запирая двери. Сука всё-таки! Хорошо, что она была на моей стороне.

Так продолжалось неделю. Потом ещё одну… Пытки становились с каждым разом продолжительнее и изощрённее, вопросы вскоре начали повторяться по второму и по третьему кругу, даря замечательную возможность «ловить пленника на лжи», если повторные ответы на тот же самый вопрос хотя бы чуть-чуть отличались от предыдущих, и наказывать его за эту ложь. Впрочем, всё пустое. С каким-то неожиданным бессилием уже к исходу третьего дня я обнаружил, что процесс меня абсолютно не радует. Выматывает, оставляет без сил, выпивает досуха — да. А вот злорадство, мстительное удовлетворение и садистическое удовольствие, которое я только-только начал испытывать в первые дни, задерживалось в душе не лучше, чем вода в дуршлаге.

Зачем всё это? Какой смысл? Месть? Ну… Отомстил я ему — и что? Будь моя воля, я просто оставил бы его висеть в подземелье навечно, выкинул ключ и навсегда забыл об этом, но надо же придерживать заранее установленного плана! Да и терять лицо мне не хотелось. Я что — слабак?

В конце концов Настя отложила раскалённый железный прут и отвела меня в сторону, так, чтобы пленник не мог нас слышать:

— Слушай, кого ты обманываешь? Тебя не прёт, тебя давно уже не прёт всё это делать… Так нахрена впустую тратить своё и моё время?!

Я виновато пожал плечами и признался после недолгой борьбы с собой:

— Раз уж мы начали всё это… Надо продолжать. Не отпускать же его, в самом деле! Он мстить будет, шуметь… Может, не знаю, доломаешь его к чёртовой матери да выкинем безымянное тело?

Она слушала мою тираду не перебивая, только улыбалась как-то странно — со снисхождением и грустью одновременно.

— Как же мало ты до сих пор понимаешь в этом мире!

— Да я этого и не скрывал, в общем-то. А ты понимаешь больше?

— Да уж наверное! — она улыбнулась, — кстати! А не хочешь убить двух зайцев разом?

— Это ещё как? — я обернулся посмотреть, как там Гром, не подслушивает ли. Ему, впрочем, было не до нас.

— Тебе хочется причинить пленнику побольше мучений и избавиться от него одновременно, верно? — спросила меня она. Я согласно кивнул.

— А ещё ты до сих пор испытываешь нелепое стеснение от любых моих попыток к тебе подкатить, малыш! — она попыталась хлопнуть меня по заднице.

— Эй!

— Вот-вот! — она рассмеялась.

— Так что ты предлагаешь-то?

— Исполнить одновременно твоё желание, с некоторыми поправками — моё…

— ЧТО?! — я аж отпрыгнул от неё на полметра.

— Я же сказала: с некоторыми поправками. Да ещё и надежды Грома вдобавок. Миру такое тройное исполнение желаний придётся по вкусу.

— Не понимаю тебя! Всё равно не понимаю, — признался я. Девушка снисходительно, как несмышлёного ребёнка, похлопала меня по плечу.

— Я возьму твоего Грома себе. В списке тех, кто мне задолжал, он есть, но… Будем считать, что заодно он и твои долги передо мной покроет. Я оставлю тебя в покое. Идёт?

— Но… Разве он не будет мне мстить?

— После того, как я его воспитаю? — Настя рассмеялась, — Только если я прикажу! Так что… По рукам?

— По рукам! — сказал я, чувствуя себя так, будто с души моей внезапно свалился огромный камень. Вот уж не знал, что прощение и освобождение человека, которого я собирался запытать до безумия, подарит мне такое облегчение.Настенька подошла к Громову, вывела на максимум системы жизнеобеспечения и, положив обе ладони на щёки пленника, начала что-то втолковывать, неотрывно глядя ему в глаза. Почему-то при виде этой картины я почувствовал себя таким одиноким. Настя перешла в боевую трансформацию, подхватила Грома на руки и понесла его к выходу, примерно так, как жених несёт невесту из ЗАГСа, выглядело это безумно. Я тяжело прислонился к стене и закрыл глаза.

— Что же мне теперь делать? — шёпотом спросил я себя.