Город, в котором...

— Ну вот видишь, Витька, и мне будет у кого списывать. — И, стыдясь быть счастливым в одиночку, как булку жевать среди голодных, поделился: — Зой, а ты?

— Я куда-нибудь на стройку, вкалывать, где уж мне…

— Но почему таким горьким тоном?

Зоя махнула рукой, отвергая его фальшивый эгалитаризм. Уж лучше ты ешь свою булку один, чем отщипывать подачки в пользу бедных.

— Стемнело совсем. По домам, что ли? — сказала своим необманывающимся голосом.

Майор обнаружил в углу беседки пустую бутылку:

— Сыграем в бутылочку!

— Кому что, а вшивому баня, — засмеялся Витька. — Да не обломится тебе, не обломится! — щелкнул Майора по макушке, Майор ринулся в бой, Витька со смехом загораживался Любашей, выставляя ее перед собой.

Ох уж эта «бутылочка», инструмент судьбы! С нее весь спрос за то, что один человек целует другого. Сам он разве отважился бы на это?

Даже слово произнести страшно.

— Тот пусть с разбегу даст Майору по морде, — раскрутил Витька.

— Что еще мог придумать этот кретин! — беззлобно отозвался Майор.

Выпало Любаше. Она неуклюже разбежалась, налетела на Майора, чуть не упала.

— Ну, а по морде-то, по морде! — настаивал Витька.

— Я не могу!

— Эх ты! А вот Натали смогла бы, а, Натали? Жалко, что не Натали досталось.

Натали не отвечает. Она, похоже, не очень и слышит. У нее гул в ушах.

Зоя крутит:

— Тому уйти на качели и ждать своей судьбы.

Олегу.

Любашина очередь крутить. У Любаши голосок неразработанный, то и дело разъезжается, как скользкие копытца у новорожденного теленка:

— Тому прокукарекать.

Витька только руками развел, извиняясь за свою Любашу:

— Самое заветное наше желание!

— А сам-то! — возмущается Любаша; притворяется, на самом деле она неспособна возмущаться, она добра ко всем без различия: не умеет различать.

Кукарекать достается, естественно, Майору: все худшее ему.

И вот наконец Натали отважно:

— Тому пойти на качели и поцеловать Олега.

Кто-то должен был первым произнести.

Бутылка останавливается посередине между Натали и Майором.

— Мне! — быстро сказала Натали.

— Мне! — заспорил Майор, и все засмеялись.

— А я и не знал про твои наклонности! — сказал Витька.

Натали в эту минуту уже сбега́ла со ступенек.

Кто боится высоты и кому при этом пришлось прыгать с трехметровой вышки в воду, то помнит, как долго он летел. Натали запомнит во всех подробностях каждое деревце (ей даже казалось: каждое мановение ветки, каждое шевеление теней, колебание запахов) на ее пути от беседки до качелей. Неисчислимое множество мгновений, и каждое впечаталось в нервы, и каждое можно было еще раздробить на отдельные воспоминания.

— Мне досталось поцеловать тебя, — смиренно сказала.

И оробели оба. Нерешительно взялись за руки (И это тоже расчленилось на доли и длилось, длилось), Натали прикоснулась к его губам. И сразу отпрянула. И отняла руки, хотя казалось: ладони срослись, и отрывать будет больно.

В это время на веранде поспешно крутил бутылку Майор:

— Побежать к тем на качели и привести их сюда! — ах, поздно, Майор, уже поздно. Уже болят ладони, болят губы, уже заболела кровь: зараза разлилась по ней, заражение случилось, и уже застучало по всем венам нетерпеливым стуком: пустите, пустите, пустите!

Лихорадочно заверченная бутылка не хотела останавливаться как назло, и Витька смеялся, закатываясь. И когда бутылка остановилась на нем, он, запустив руки в карманы, посвистывая, вразвалочку тронулся к выходу.

— Топай быстрее, козел, шкаф неразворотливый!

Зоя грустно улыбалась, и уже поднимались на веранду те двое, Натали впереди. Витька, расплываясь, как масляное пятно, спросил:

— Ну ка-а-ак?

Натали вместо ответа взяла бутылку и решительно закрутила:

— Тому немедленно уйти домой!

Кого она хотела прогнать? Всех?

«Меня», — подумала Зоя.

Но попал под изгнание несчастный Майор. Витька хохотал. Майор отчаянно вскричал:

— Нечестно!

— Все честно, игра есть игра! — Натали требовала исполнения.

— Тогда уж все пойдем!

— Майор, будь мужчиной, что ты торгуешься! — возмутилась Натали.

— Тоже мне, нашла что придумать! — растерянно корил Майор, не смея рассердиться по-настоящему.

— Это она специально, Майорчик, чтоб тебя спровадить! — подливал масла в огонь Витька.

Майор все оглядывался: не позовут ли назад?

Натали тотчас забыла о нем.

— Что ж Зоя у нас ничего не хочет? — Олег опять щедро делился счастьем.

— Почему же, — усмехнулась Зоя. — Вашего поцелуя на качелях «захотела» именно я.

— Ну давай же, я тебе отплачу добром за добро. — Олег взял бутылку: — Тот пусть поцелует Зою!

— Вот уж добро так добро! — захохотал Витька, потому что выпало Натали, а Любаша недоумевала:

— А разве не добро?

Она собиралась стать учительницей и учить детей добру. Она должна была как следует в нем разбираться.

— Не укуси! — подсказал Витька и запел, наскучив происходящим: — Марш-марш левой, марш-марш правой! Я не видел страшнее толпы, чем толпа цвета хаки!

Натали чмокнула Зою в щеку. Зоя пробормотала:

— «Аве, рабби!»

— Что-что?

— Радуйся, учитель! — сказала, не стала ничего объяснять, скомкала: — Ладно, ребята, спасибо за добро, мне пора!