Город. Все живое… Рассказы

Тень скользила вниз через лес, сторонясь прогалин, озаренных лунным светом. В лунном свете она мерцала, ее могли заметить, а этого допустить нельзя. Нельзя срывать охоту другим, которые последуют за ней.

Потому что другие последуют. Конечно, не сплошным потоком, все будет тщательно рассчитано. По три, по четыре – и в разных местах, чтобы не всполошить живность этого восхитительного мира.

Ведь если они всполошатся – все пропало.

Тень присела во мраке, приникла к земле, исследуя ночь напряженными, трепещущими нервами. Выделяя знакомые импульсы, она регистрировала их в своем бдительном мозгу и откладывала в памяти для ориентировки.

Кроме знакомых импульсов, были загадочные – совсем или наполовину. А в одном из них улавливалась страшная угроза…

Тень распласталась на земле, вытянув уродливую голову, отключила восприятие от наполняющих ночь сигналов и сосредоточилась на том, что поднималось вверх по склону.

Двое, притом отличные друг от друга. Она мысленно зарычала, в горле застрял хрип, а ее разреженную плоть пронизало острое предвкушение пополам с унизительным страхом перед неведомым.

Тень оторвалась от земли, сжалась в комок и поплыла над склоном, идя наперехват двоим.

Дженкинс был снова молод, силен, проворен, проворен душой и телом. Проворно шагал он по залитым лунным светом, открытым ветру холмам. Мгновенно улавливал шепот листвы и чириканье сонных птах. И еще кое-что.

Ничего не скажешь, туловище хоть куда. Нержавеющее, крепкое – никакой молот не возьмет. Но не только в этом дело.

Вот уж никогда не думал, говорил он себе , что

новое туловище так много значит! Никогда не

думал, что старое до такой степени износилось и

одряхлело. Конечно, оно с самого начала было так

себе, да ведь в то время и такое считалось верхом

совершенства. Что ни говори, механика может

творить чудеса.

Роботы, конечно постарались – дикие роботы.

Псы договорились с ними, и они смастерили туло-

вище. Вообще-то псы не очень часто общаются с

роботами. Нет, отношения хорошие, все в порядке, но потому и в порядке, что они не беспокоят друг

друга, не навязываются, не лезут в чужие дела.

Дженкинс улавливал все, что происходило кругом. Вот кролик повернулся в своей норке. Вот енот вышел на ночную охоту – Дженкинс тотчас уловил вкрадчивое, вороватое любопытство в мозгу за маленькими глазками, которые глядели на него из орешника. А вон там, налево, свернувшись калачиком, под деревом спит медведь и видит сны, сны обжоры, дикий мед и выловленная из ручья рыба с приправой из муравьев, которых можно слизнуть с перевернутого камня.

Это было поразительно – и, однако, вполне естественно. Так же естественно, как ходить, поочередно поднимая ноги. Так же естественно, как обычный слух. Но ни слухом, ни зрением этого не назовешь. И воображение тут ни при чем. Потому что сознание Дженкинса вполне вещественно и четко воспринимало и кролика в его норе, и енота в кустах, и медведя под деревом.

И у самих диких роботов теперь такие же

туловища, сказал он себе , ведь если они сумели

смастерить такое для меня, так уж себе и подавно

изготовили.

Они тоже далеко продвинулись за семь тысяч

лет, как и псы, прошедшие немалый путь после

исхода людей. Но мы не обращали внимания на них, потому что так было задумано. Роботы идут

своим путем, псы – своим и не спрашивают, кто

чем занят, не проявляют любопытства. Пока ро-

боты собирали космические корабли и посылали их

к звездам, пока мастерили новые туловища, пока

занимались математикой и механикой, псы зани-

мались животными, ковали братство всех тех, кого во время человека преследовали как дичь, слу-

шали гоблинов и зондировали пучины времени, чтобы установить, что времени нет.