Город. Все живое… Рассказы

отправились в лес играть в дикарей и дикарок.

И ведь игра обратилась горькой действитель-

ностью почти на тысячу лет. Пока мы их не нашли

и не доставили домой. В усадьбу Вебстеров – туда, откуда все пошло.

Наклонив голову и сложив руки на коленях, Дженкинс продолжал медленно качаться. Поскрипывало кресло, и ветер гулял под застрехой, и дребезжало окно. И камин с его прокопченной глоткой толковал что-то про былые дни, про других людей, про давно отшумевшие западные ветры.

Прошлое, думал Дженкинс . Вздор. Безделица,когда впереди еще столько дел. Еще столько про-

блем ожидает Псов.

Например, перенаселение. Уж сколько мы о нем

думаем, сколько говорим. Слишком много кроликов, потому что ни волкам, ни лисам не разрешается их

убивать. Слишком много оленей, потому что

койотам и волкам запрещается есть оленину.

Слишком много скунсов, слишком много мышей, слишком много диких кошек.

Слишком много белок, дикобразов, медведей.

Запрети убийство – этот могучий регулятор –

и разведется слишком много живности. Укроти

болезни, обрати на борьбу с травмами быстро-

ходных медицинских роботов – еще одним регуля-

тором меньше.

Человек заботился об этом. Уж он заботился…

Люди убивали всех на своем пути, будь то жи-

вотное или другие люди.

А псы мечтали об этом. И добились этого.

Все равно как в сказке про братца Кролика…

Как в детских фантазиях минувших времен. Или

как в библейской притче про льва и агнца, которые

лежали рядом друг с другом. Или как на картинках

Уолта Диснея с той поправкой, что картинки

всегда отдавали фальшью, потому что воплощали

человеческий образ мыслей.

Скрипнула дверь, кто-то переступил с ноги на ногу.

Дженкинс повернулся.

– Привет, Джошуа, – сказал он. – Привет, Икебод.

Прошу, входите. Я тут немножко задумался.

– Мы проходили мимо и увидели свет, – объяснил

Джошуа.

– Я думал про свет. – Дженкинс глубокомысленно кивнул. – Думал про ту ночь пять тысяч лет назад. Из Женевы прибыл Джон Вебстер – первый человек, который навестил нас за много столетий. Он лежал в спальне наверху, и все псы спали, и я стоял вон там у окна и смотрел за реку. А там – ни одного огня, ни единого. В какую сторону ни погляди – сплошной кромешный мрак. Я стоял и вспоминал то время, когда там были огни, и спрашивал себя, увижу ли я их когда-нибудь снова.

– Теперь там есть огни, – мягко произнес Джошуа. –

Сегодня ночью по всему миру светят огни. Даже в логовах и пещерах.

– Знаю, знаю, – сказал Дженкинс. – Сейчас стало даже лучше, чем было прежде.

Икебод протопал в угол, где стояло сверкающее туловище, поднял руку и почти нежно погладил металлический кожух.

– Я очень благодарен псам, что они подарили мне туловище, – сказал Дженкинс. – Да только зачем это? Достаточно подлатать немного старое, и оно еще вполне послужит.

– Просто мы тебя очень любим, – объяснил Джошуа. –

Псы в таком долгу перед тобой. Мы и раньше пытались что-нибудь сделать для тебя, но ведь ты нам никогда не позволял. Хоть бы ты разрешил нам построить тебе новый дом, современный дом со всякими новинками.

Дженкинс покачал головой.

– Это совершенно бесполезно, ведь я все равно не смогу там жить. Понимаешь, для меня дом – здесь. Усадьба всегда была моим домом. Только латайте ее время от времени, как мое туловище, и мне ничего другого не надо.

– Но ты совсем одинок.

– Ничего подобного, – возразил Дженкинс. – Здесь полно народу.

– Полно народу? – переспросил Джошуа.

– Люди, которых я знал.

– Ух ты, какое туловище! – восхищался Икебод. – Вот бы примерить.

– Икебод! – завопил Джошуа. – Сейчас же пойди сюда.

Не смей трогать…

– Оставь ты этого юнца в покое, – вмешался Дженкинс.

– Пусть зайдет, когда я буду посвободнее…

– Нет, – отрезал Джошуа.

Ветка поскреблась о застреху, тонкими пальцами постучалась в стекло. Брякнула черепица, ветер прошелся по крыше легкой, танцующей походкой.