Город за рекой

Он оказался в плотно сжатом кольце, где подходил к концу последний торг-обмен. Курносый снова натягивал свои сапоги, которые выторговал напоследок, а мужчина с оттопыренными ушами выпрашивал свою тужурку, однако того, что он предлагал в обмен за нее промежуточному владельцу, было, как видно, недостаточно. "Третейский судья! Третейский судья!" — вопила толпа. Кто-то начал размахивать в воздухе платком, и тотчас взметнулись над головами десятки других платков, белых и цветных. Роберт поднял кверху кружевную шаль и тоже стал ею размахивать. Он и не увидел, как бойкий выхватил шаль у него из рук и бросил партнеру, который не уступал ему куртку. Но тот не удовлетворился прибавкой. "Третейский судья! Третейский судья!" — взывала толпа.

— Господа! — воскликнул архивариус, который стоял стиснутый с боков обоими торговавшимися мужчинами, — я чужой здесь. Вы не можете от меня требовать, чтобы я…

Его слова утонули в шуме голосов. Мужчина с оттопыренными ушами злобно выхватил у Роберта трость, швырнул ее под ноги партнеру и рванул у него из рук куртку. Он вряд ли заметил, что одна из пуговиц была оторвана. Круговой обмен на этом завершился. Каждый из мужчин снова вернул себе свою вещь. Если даже это придавало всему действу характер некой игры, все же ни один из участников, казалось, не был уверен в правилах настолько, чтобы оставаться спокойным за ставку. Таким образом, это сулило удовлетворение, приятную неожиданность — снова вернуть свое как нечто новое.

Первые сумеречные тени легли на площадь в котловине. Платки, только что развевавшиеся в воздухе, опустились, толпа разом притихла и хлынула безмолвно с площади, растекаясь по расходившимся от нее веером улицам. Люди убегали, стараясь не смотреть друг на друга. Роберт увидел, как через пустеющую арену медленно шел господин в сером цилиндре. Его появление спугнуло, как мышей, последних людей. И торговцы, поснимав и прибрав свой товар на лотках, поспешно разбежались.

Удрученный, архивариус медленно всходил в гору наугад по какой-то из улиц, надеясь, что потом как-нибудь да выйдет к Старым Воротам. Что-то как бы сверлило его неприятно в затылок. Он обернулся, но не увидел никого, кто бы смотрел ему вслед или шел за ним. Он чувствовал себя обманутым, лишившись кружевной шали, которой хотел приятно удивить Анну, и трости, что сгодилась бы ему в прогулках по городу. Итак, никакой осязаемой вещи он домой не принесет. Он, однако, скорее, чем ожидал, и еще до наступления ночи добрался до Архива, где в комнате в пилоне его ждал ужин, принесенный Леонхардом. Долго сидел в этот вечер хронист, погрузившись в думы. Тишина действовала угнетающе. Около полуночи он услыхал звук рожка. Это был сиплый звук, похожий на звучание охотничьего рожка, созывающего на охоту.

10

Нервы у архивариуса расшатались. По улицам города он проходил всегда торопливо, пряча взгляд, точно боясь встретить чье-нибудь знакомое лицо или оказаться замешанным в новом происшествии. Сидя у себя в кабинете, невольно вздрагивал при стуке в дверь, тревожно вскидывал глаза, заслышав шорох. С того дня, как старая Мильта освободила место новой служанке, черноволосой женщине, которая с любопытством косилась на архивариуса, ему привычнее стало проводить ночи в маленькой комнате в пилоне по другую сторону архивных помещений; из номера гостиницы, правда, он пока не съезжал. Часто он засиживался допоздна, но спал некрепко и неспокойно, мучимый сновидениями, в которых мешались картины из нынешней его жизни с образами прежнего времени. Физическое напряжение тоже отчасти усиливало его нервозность.

Когда у него исчерпался запас сигарет и даже юный Леонхард, с полуслова угадывавший любое его желание, не знал, чем тут помочь, Роберт воспользовался служебным телефоном, номер которого ему дал секретарь из Префектуры еще в первый день по приезде его сюда. Архивариусу сказали, что табак ему, конечно, могут выделить из резерва для представителей иностранных миссий; вместе с тем его попросили по возможности воздержаться от курения, по крайней мере в общественных местах, и благодарили за готовность пожертвовать привычкой ради поддержания существующего в городе порядка.