Город за рекой

Был момент, когда он с ненавистью подумал о Кателе, который привел его на эти фабрики. Но едва только мелькнула у него недобрая мысль о приятеле, как он увидел себя в зеркале сжимающим кому-то невидимому горло, и внезапно тень художника рухнула, бездыханная, наземь. На минуту ему представилась Анна, и он уже видел себя в новом образе — распаленного похотью любовника. Вот выплыла другая фигура, и в ней узнал он снова самого себя — склоненного над архивными книгами и бумагами, отказывающегося от обеда, который принес ему юный фамулус. Из-за его плеча, подобно призраку, глядело лицо Перкинга, и огромный вытянутый перст указывал, сетуя, на пустые страницы хроники. На переплете сидела мумия, и том рассыпался в прах. Мумия исчезла, палец скрючился, и возник господин в сером цилиндре, который небрежно помахивал парой голубых кожаных перчаток. Он увидел в эеркале испуганное, отчаянное выражение своего лица, какое оно приняло, вероятно, в этот момент на самом деле. Все фигуры сиюминутно исполняли то, о чем он только что помыслил. Заглушенные желания и порывы, тайные думы, сокровенные движения души, любовь и ненависть — все в обнаженном виде представало перед ним, как зеркально отображенные действия. Образы проносились, как кадры все быстрее прокручиваемой киноленты.

Теперь он видел себя спускающимся крадучись по объятому ночным мраком каменистому склону вниз, к пограничной реке, ступающим в воду, чтобы переплыть на тот берег. Но, как это бывает во сне, он не может сдвинуться с места, вода засасывает, точно тина, и, сколько он ни силится удержаться, все больше заглатывает его; вот он уже погрузился по пояс, вот уже одна только голова высовывается из воды, и он кричит в ужасе. А это сам Роберт, у которого плавали перед глазами зеркальные своды, повернул голову. Тут надвинулась на него голова Горгоны с его лицом, искаженным страшной гримасой. Когда он уперся рукой ей в грудь, все безмолвные фигуры вокруг, его отражения, схватились за сердце.

Искусственный свет погас, и мистифицирующие зеркальные стены померкли. Постепенно он пришел в себя и, различив в сумраке слабо мерцающий свет в глубине коридора, двинулся на него. Чем дальше, тем светлее становился коридор. Вот он уже достиг лестницы и медленно стал всходить по ней. На верхней ступени стоял, ожидая, Катель, это он выключил искусственное освещение, чтобы Роберт смог найти выход из лабиринта. С чувством облегчения Роберт устремился к нему, чуть пошатываясь.

— Ты снова тут! Спасибо тебе! — говорил он, сжимая руку приятеля и долго не выпуская ее.

— Пока еще тут, — сказал Катель.

— Но где я блуждал? Это было страшно, я думал, что всю жизнь теперь уже не спасусь от этих зеркал, которые показывали мне изнанку моего существа. А я еще хотел кратчайшим путем попасть к себе.

— Этого хочет каждый, — заметил Катель.

— Пойдем отсюда, — с дрожью пробормотал Роберт, — тут все еще веет таким холодом!

Не сразу художнику удалось успокоить напуганного приятеля. По дороге в город он объяснил ему, что тот попал в один из старых тупиков, которые устроены в давние времена и задуманы как ловушки, чтобы сбивать с пути беглецов и дезертиров.

— Много есть чудаков, — говорил Катель, — которые тоскуют по соли земли. Но еще никому не удавалось, что бы ни рассказывало предание, сбежать из нашего города.

— Катель, — сказал Роберт, который мало-помалу собрался с мыслями, — что это за мир, куда меня заслали? Что все это означает? Порой мне кажется, что я как будто в каком-то чистилище.

— Возможно, это путь большого очищения — промежуточное царство, как иные говорят, где отделяются шлаки земли.

— Но куда ведет этот путь? — допытывался Роберт.

— На подобный вопрос мне в Префектуре однажды ответили так: одни полагают, что он каждого приводит к себе, другие — что уводит от себя.

Сколько-то времени они шли молча сквозь серую мглу сумерек, которые быстро сгущались в воздухе.

— Мне кажется, — вновь заговорил архивариус, — что какая-то страшная связь существует между всеми вещами.

— Пожалуй, с помощью Анны, — сказал Катель, — ты когда-нибудь обретешь ясность и испытаешь свободу плененного существования.

Уже стемнело, когда у Старых Ворот архивариус расстался с художником, который сосредоточенным взглядом проводил Роберта, пока тот не скрылся за дверями Архива.

13

Одна за другой представлялись ему картины, виденные во время посещения городских фабрик, вызывая в нем мучительные вопросы. Он часто ловил себя на том, что ходит сгорбившись по своему кабинету из угла в угол; было такое ощущение, как будто какой-то мешок с прахом давит на его плечи. Блуждание в зеркальном лабиринте напоминало своей жуткостью ситуации, сходные с теми, в которых оказывались те или иные группы местного населения, и вот теперь он сам попал в подобное положение.