Город за рекой

Писатель с любовью смотрел на расставленные в ряд тома — плоды своих жизненных усилий. Когда он потянулся к одной из книг, чтобы еще раз подержать ее в руках, она неожиданно распалась на части, листы повыпадали, съежились и рассыпались в прах. Ошеломленный, он отступил шаг назад, потом осторожно взялся пальцами за другой том, но и этот через какое-то мгновение также рассыпался, точно горстка сигаретного пепла. Курьезное происшествие смутило и архивариуса. Ведь это впервые случилось, чтобы прямо на глазах совершился химический процесс очищения, о котором ему в свое время рассказывал Перкинг. Юный Леонхард не смог удержаться от искушения и тоже легонько дотронулся средним пальцем до корешка одного из томов — результат был тот же: страницы с хрустом выпали из переплета и разлетелись, как пожухлые осенние листья. Писатель поймал несколько страниц, но они мгновенно искрошились в его руке. Все трое молча смотрели как завороженные на это зрелище, каждый спешил коснуться пальцем корешка книги, одной и другой, и каждый раз на их глазах происходило разрушение, пока наконец не рассыпался последний том.

— Finis mundi, — произнес писатель. — Что за светопреставление, — саркастически прибавил он, смахивая со своего дорожного плаща хлопья пепла и пыль. Потом взял пустой чемодан и удалился.

Когда архивариус осведомился у Леонхарда, под какой предметной рубрикой значится в его картотеке посетитель, фамулус сказал, что он без колебаний включил писателя в рубрику: "Бывшее бюргерство". Признательная усмешка пробежала по лицу архивариуса.

Больше об этом случае не говорилось.

Вскоре после этого к архивариусу явилась в приемные депутация, просившая его принять участие в одном собрании. Несмотря на предостережения Леонхарда, опасавшегося за силы архивариуса, Роберт все же отправился на собрание, которое состоялось в одном из отдаленных районов катакомб.

Похоже, это была какая-то тайная секта, поскольку лица всех участников покрывали зеленые глазурованные маски, при тусклом освещении производившие впечатление загустевшей слизи. Большая группа мужчин и женщин сидела на каменных плитах. Некоторые казались настолько ослабевшими, что уже не в силах были держаться на ногах и ползли на четвереньках, пробираясь вперед. Многие были совершенно раздеты, у иных на бедрах висели рваные лохмотья. Худые тела, на которых выступали ребра, фосфоресцировали. Все это зрелище напоминало некую средневековую картину Страшного суда, низвержения в преисподнюю дьявола, достойную кисти Брейгеля. Но эти люди шевелились, передвигались бесшумно и протягивали вперед руки; они ползли на коленях тесными кучами, голова к голове, и из коридоров выползали все новые группы. Двое мужчин провели Роберта к узкому, кирпичной кладки, помосту, который как кафедра возвышался над сотнями людей, запрудивших помещение. Время от времени наплывал сладковатый запах газа, который ударял в голову. Некто в зеленой маске обратился с помоста к собравшимся; звучание его голоса напоминало сдавленное клокотание органных труб.

Не добрая воля привела их сюда на встречу, так начал он, но злая необходимость; каждый был оторван от дома, от родного очага; их держали под замком, как преступников, их били и истязали, старых и молодых, пока не усмирили. Говорили о какой-то дезинфекционной камере, только когда захлопнулись двери с резиновой прокладкой, они поняли, что их ждет. Все совершилось так быстро, что они не успели исторгнуть ни жалобы, ни проклятия. Но вот теперь они собрались с мыслями, осознали уже здесь свои последний миг, страшную секунду вечности.

Тут оратор прервал свою речь. Под сводами катакомб прокатилось тысячеустое стенание, подобное хору, сопровождающему литанию. Пораженный, архивариус напряженно вслушивался в слова говорящего. Не только собственная судьба, продолжал тот, мучила его, как и многих из них, а смысл происходящего, но он не находит ответа, и только сомнение и отвращение снова и снова охватывают его. С какой целью это все делается, для чего?

— Для чего? Для чего? — подхватило хором собрание.

Ужаснется ли когда-нибудь земной дух, возвысился голос, что ради заблуждения приносит столько бедствий народу со времен псалмов и по сей день! Больше того, раскается ли дух земли и ее созданий хотя бы раз, что дал людям и народам в ненависти уничтожать друг друга, дал варварам порабощать свободу в собственной стране и обрек на преждевременную противоестественную смерть пустившую многочисленные побеги жизнь — осудив остаться столько цветков без плодов, столько деяний незавершенными!

— Преждевременно! Преждевременно! — снова прокатился волной возглас по собранию.