Архивариус напряженным взглядом следил за происходящим. Бертеле дергал его за рукав, торопя идти дальше, но тот только тряс головой. Он увидел, что наиболее активная часть воспользовалась замешательством массы. Эти солдаты понуждали других строиться в колонны, шипели на них, подталкивали, выкрикивали команды. И таинственный механизм повиновения срабатывал.
Похожая сцена разыгрывалась и за спиной архивариуса в коридоре. Выкрики становились все громче, звучали настойчивые возгласы: "Час испытания!", "Вооруженный народ!", "Пробуждение нации!", "За мир в будущем!", "Победа или смерть!". Послышались шаги марширующих солдат. Казарма гудела и сотрясалась. Из всех помещений вываливались группы мужчин в мундирах прежних времен, поспешно пристраивались к движущейся колонне, голова которой уже приближалась к каменной лестнице в противоположном конце коридора.
Скоро и архивариус, вокруг которого неизменно оставалось пустое пространство, оказался вместе с Бертеле на песчаном поле, расстилавшемся позади казармы " #931;". Они молча шагали по сыпучему песку. Над землей висела белесая пелена. Может быть, это была пыль, поднятая марширующими колоннами, или разрослось туманное серовато-желтое облачко, которое еще совсем недавно стояло в небе, как детский бумажный змей.
Это, мол, совершенно необычное явление, заметил сержант. Архивариус не понял, к чему относились его слова: к марширующим колоннам солдат или к туманному облачку в небе, на месте которого теперь отчетливо вырисовывались полосы, напоминавшие длинные паучьи лапы.
— Мы долго задержались здесь, — прибавил Бертеле, — я боюсь, что вы можете теперь неверно истолковать наш план.
— Какой план? — рассеянно спросил архивариус; он все еще находился под впечатлением беспомощных споров, слышанных им в казарме, и неразумных, как ему казалось, действий солдат, последовавших в ответ на возглас о войне.
— Среди моих товарищей немало таких, — осторожно начал сержант, — которым опостылело здешнее существование. И они хотели бы избавиться от своей участи — одним словом, бежать отсюда.
— Бежать? — удивленно переспросил архивариус.
— Да, и, может быть, даже через реку, на ту сторону. Под прикрытием темноты, где-нибудь в таком месте, которое не охраняется. В общем, мы располагаем некоторыми данными разведки.
— Через реку? — снова переспросил архивариус.
Сержант утвердительно кивнул. Он уверял, что крутые берега в отдельных местах вполне преодолимы, тем более если идти не в одиночку, а большими группами. Во всяком случае, мол, надо попытаться.
— И там вы хотите снова воевать! — воскликнул архивариус.
Бертеле вздрогнул. Нет, и трижды нет, заявил он. Они хотели бы только вырваться из этого летаргического оцепенения, в котором они находятся здесь. Хотя он понимает опасения архивариуса. И все же пусть он не думает, что они снова хотят на войну. Он лично намерен продолжить учебу, другие тоже мечтают заняться наконец каким-то стоящим делом или завершить свое образование. Они уже забыли, как там, в другом мире, как женщина, наконец, выглядит. Ведь разве это жизнь — то, что здесь.
— Согласен с вами, — сказал архивариус.
— А теперь эта проклятая война, о которой говорят, — продолжал Бертеле, — чего доброго, смешает все планы.
Он нервно теребил свой вихор.
Архивариус досадливо поморщился. Ему все же хотелось бы знать, сказал он, зачем заговорщикам понадобился архивариус.
Сержант вежливо пояснил, что солдаты хотели бы выслушать его мнение относительно замышляемого побега. И надеются даже на помощь архивариуса.
Подразделения тем временем построились в большое каре. Жара сгустилась, точно под стеклянным колпаком. Душный воздух отдавал чем-то сладковатым. Солдаты стояли недвижно, как фигурки в тире. Архивариус и Бертеле прошли вперед и остановились перед строем на некотором отдалении.
— Но вы не подумали, — сказал архивариус, — в какое положение вы ставите меня своим признанием, иначе я не могу расценивать ваши слова, господин Бертеле. Вы делаете меня соучастником тайного плана, что прямо противоречит законам Префектуры. Моей должностью я обязан властям.