Читаем Город за рекой полностью

В то время как архивариус ходил между ними, расслабленными и притихшими, беседовал то с одной группой солдат, то с другой, высматривая вместе с тем Бертеле, которого он потерял из виду, кто-то вдруг показал ему на войско, что двигалось через поле со стороны дальних казарм. Голова колонны уже приближалась к ним, и можно было различить отдельные фигуры, одетые в военные мундиры древних времен. Точно разноцветная лента, конец которой терялся вдали, колонна тянулась, извиваясь и выползая откуда-то из незримой глубины. Казалось, все армии мира, что в разные века проходили, воюя, по земле, были представлены тут, в этих фигурах воителей. Тяжело ступая, шли они, опустив глаза, словно стыдились своей роли, словно осознавали, что они выглядели среди сегодняшних своих собратьев по ремеслу как шествующий паноптикум. Слышно было, как позвякивали подвески на древних доспехах у того или иного воина.

Сидевшие на земле солдаты с любопытством разглядывали своих предшественников, тихонько обмениваясь замечаниями о них.

Хронист увидел, что в этих марширующих колоннах, которые теперь уже приближались к тому месту, где громоздилась куча поломанного деревянного оружия, шли те, кто носил это воинское снаряжение в далеком прошлом.

Тут были спартанцы и афиняне, персы, македонцы, этруски, пунийцы, норманны и викинги, греческие гоплиты, римские всадники, германцы, кельты, маковейцы, скифы, парфяне и селевкиды, галлы, гельветы, кимвры и тевтонцы, свевы, херуски, гермундуры, маркоманы, англосаксы, вандалы, вестготы и остготы, мадьяры, гунны, монголы, китайцы трех династий, индусы, легионеры, рабы, наемники и илоты, англичане, французы, бургундцы, рыцари Белой и Алой роз, крестоносцы, мавры, гвельфы и гибеллины, паписты и кайзеровцы, гуситы, славяне, ливонцы, курляндцы, словенцы, хорваты, словаки, шведы, финны, ландскнехты и рыцари эпохи Ренессанса, португальцы, испанцы, датчане, турки, фламандцы и валлонцы, шотландцы, пруссаки, немцы всех племен — не назвать, кто шел тут еще в рядах этого неисчислимого войска всех времен и народов.

Но это нашествие не являло собой демонстрацию грандиозных побед и поражений. Тут словно бы развертывалась, страница за страницей, огромная мертвая книга мировой истории, вся красная от крови, пролитой в борьбе и войнах. Ведь у каждого из проходивших здесь висела на шее восковая табличка с надписью, которая свидетельствовала, что за ним стояло великое множество убитых — десять, двадцать, тридцать, сто тысяч и более жертв, подобных ему. Не каждый из этих погибших родился воякой, не каждый заслуживал преждевременной смерти, на которую обречен был правителем своей страны. Не один был насильно оторван от своего ремесла, от земли, которую возделывал, от семьи, от дома, от родных мест, от всего, что любил и чем жил. Сколько загубленных, потраченных ни на что жизней, сколько разрушенных иллюзий, призрачных надежд! И сколько накопившейся боли и проклятий кричало теперь из этой немой армии миллионов и миллионов, которые давно уже миновали зону казарм города мертвых и ушли в северо-западном направлении, сгинули бесследно, канули безвозвратно во тьму, в неизвестность.

Наверное, каждого, кто наблюдал сейчас проходившую мимо похоронную процессию истории, эти образы наводили на подобные мысли. Как будто через приоткрывшуюся завесу смотрели они и видели самих себя в зеркале более позднего времени. Разве и сами они не были заражены леностью духа, заставившей их в свое время прийти в восторг от зрелища, которое в своем возобновлении от войны к войне являло собой стереотип все той же глупости, все того же тупого насилия над естественным ходом! Сколь несерьезно было говорить о прогрессе человеческого рода, пока люди от поколения к поколению топтались на месте, не в силах освободиться от старого заблуждения относительно войн. По лицам мертвых солдат пробегала усмешка. Они непрерывно кивали головами, точно фарфоровые фигурки. Колонна между тем достигла того места, где было свалено поломанное оружие. Один за другим бросали древние воители свои латы, доспехи, знаки различия в общую кучу, словно это была свалка мусора. Архивариус не удивился бы, если бы сейчас вдруг прозвучал сигнал, возвещающий об окончании часа упражнений.

Серовато-желтая пелена висела над землей, скрадывая очертания казарменных строений. Роберт отыскал глазами своего спутника. Бертеле сбросил свое кепи с головы, взгляд его был печален.

— А вот и вы, — сказал архивариус.

— Да и нет, — отозвался Бертеле и провел языком по сухим губам. — Значит, мертвые, — помолчав, сказал он. — Кто бы мог такое предположить. Теперь, разумеется, многие вещи объясняются. В этом случае о побеге и говорить нечего. Я напрасно обеспокоил вас своими заботами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука