Город заблудших

В детстве у меня была собака. Меня просто бесит, что придется пристрелить добермана. На всякий случай проверяю, есть ли обойма в магазине.

Пробираюсь в тенях чуть-чуть вперед, жду, когда охранники спустят собаку, но они всего лишь велят ей заткнуться и уходят за пределы слышимости. Лай и завывания растворяются где-то вдалеке.

Возвращаюсь назад, несколько раз сбиваюсь с дороги, снова возвращаюсь, но в конце концов нахожу офисы сбоку от подъемника. Здесь площадка для погрузки машин в камеру пресса-компактора. С крюка подъемника, как мертвец на виселице, свисает ржавый «кадиллак».

В обшитой дешевыми деревянными панелями двери дорогой замок. Я могу его вскрыть, только на кой париться? Дверь легко распахивается от удара плечом.

Внутри весьма скучный интерьерчик. Ящики для документов, пара столов, стулья. На стене календарь с мисс Сентябрь из какого-то журнала для любителей руля и гаечных ключей. Силиконовые сиськи и все, что к ним прилагается.

Копаюсь в ящиках в поисках хрен знает чего. Там полно накладных и распечатанных графиков работы.

Наконец кое-что нахожу. Наверху лицензии на эксплуатацию, прямо под названием «База металлолома Маккея», написано: «Компания-учредитель: „Империал Энтерпрайзес“». А ниже — «Владелец: С. Джаветти».

Пялюсь на бумажку, пытаясь понять, что все это значит.

Я почти забыл об «Империале», а ведь именно эта компания владеет домом, откуда сперли камень. Получается, «Империал» принадлежит Джаветти?

Что-то у меня не складывается. Если тем домом тоже владел Джаветти и у него там с камнем сидел какой-то мужик, на кой ему просить у Саймона людей, чтобы свистнуть камень? И что-то еще не дает мне покоя. Какие-то вопросы, но я никак не могу сосредоточиться на них. Они ускользают, как моль на свежем воздухе. Как-то не получается у меня думать. Почему я не могу нормально думать?

— Чтоб меня, — говорю я.

— Ага, мы уж постараемся.

Поворачиваюсь и вижу охранников с собакой прямо за дверью. А мне казалось, что я закрыл ее плотнее. Понятное дело, на нервах я напрочь забыл о том, что надо обращать внимание на запахи. Все еще не привык к новому нюху.

Зато теперь, когда я вспомнил, запах охранников напоминает мне о тушеной говядине и тыквенном пироге. Ох, нехорошо это, очень нехорошо.

— Шли бы своей дорогой, да поживее, — говорю я и не узнаю собственный голос.

Что-то не так. До меня доходит, что именно, когда я мельком вижу свои руки в свете фонарика одного из охранников. Руки ссыхаются прямо на глазах, на костяшках расцветают пятна гнили.

— Ты смотри, какой борзый, — говорит один из них.

Он старше второго. Заплыл жиром. Слишком много пончиков и мало нагрузок. Его напарник — всего лишь тощий мальчишка со шрамами от прыщей. Сомневаюсь, что этими ручонками он отожмет хотя бы треть своего веса.

Зато пес — сплошь сухие мышцы и голодные зубы. К тому же дрессированный. Просто смотрит на меня, не рычит, не лает. Ждет, когда дадут команду и он сможет устроить себе ранний завтрак.

— Серьезно, — опять говорю я, — бежать вам отсюда надо.

Я бросаюсь вперед, собираясь проскочить мимо них. Я не хочу их убивать. Они ничего не сделали.

Но тут толстяк выпускает поводок, натравливает на меня добермана, и я слетаю с нарезки.

Собака вгрызается мне в руку, разрывая зубами рукав. Кожаная куртка не дает псу прогрызть мне шкуру, зато кость хрустит под мощными челюстями.

Охранники ждут, когда я упаду, заору или сделаю что-то такое, что даст им возможность подойти ближе и забить меня дубинками. И уж точно не ждут, что я буду продолжать ломиться к выходу. Доберман дергает лапами, чтобы ему было удобнее, челюсти сжимаются крепче.

Я уже у двери. Размахиваюсь присосавшейся ко мне собакой прямо по охреневшим рожам охранников. С меня сыплются клоки волос. Ну, хоть шкура все еще держится на черепе.

Мальчишка получает собачьей задницей по темечку и падает. Хватаю его свободной рукой, бросаю на гору какого-то ржавого барахла. На него дождем сыплется покореженный металл, острые осколки встревают ему в ноги. Я отрываю от себя добермана и швыряю вслед за мальчишкой.

Толстяк достает пушку, стреляет. Пуля попадает мне в грудь и проходит навылет, оставляя еще одну дыру в спине. Один быстрый шаг, удар по почкам, и пушки у толстяка уже нет.

Даю ему последний шанс. Последний шанс сбежать отсюда и спасти свою жизнь. Я наклоняюсь к нему сказать, что он может убираться отсюда, но по-быстрому и прямо сейчас. Однако вместо слов издаю какое-то невнятное рычание.

Толстяк поднимает фонарик и застывает, увидев, что со мной происходит. У меня с подбородка падает кусок мяса и шлепается ему на лицо. Это последняя капля. Толстяк начинает орать.

Я хватаю фонарик и бью его, пока он не затыкается. Бью, пока его лицо не превращается в кровавое месиво с выбитыми зубами. Потом принимаюсь за его грудину. Фонарик со стуком бьется о кости.

Где-то рядом слышу хныканье. Поднимаю голову и вижу мальчишку. Он смотрит на меня и гадит прямо в штаны.

— Не парься, приятель, — пытаюсь сказать я, — ты следующий.

Но вместо слов из моего рта выходит только поток густой темной крови.