Город зловещей тишины

– Это было на втором сеансе психотерапии, – заговорила Любовь Алексеевна. – Как я уже сказала, мой врач гениален. Хорош во всем. Он придумал свою методику выведения человека из ступора, и она работает. Смысл такой: то, что причинило тебе боль, можно воспринимать как предмет. Как разбитую чашку, или старую газету, или поношенное пальто. Главное, чтобы эта вещь не была тебе дорога. Я представила Леонида в образе пачки сигарет. Сама я не курила ни разу в жизни, поэтому легко ее «выбросила». Нет, не легко. Но быстро. И теперь, если вдруг меня накрывают воспоминания, то я снова мысленно выбрасываю и выбрасываю…

Ее взгляд опускался все ниже. Сначала она смотрела на свои руки, потом на колени, после принялась рассматривать ковер. «Хорошо, что она на «колесах», – с облегчением подумал Гуров. – Потому что она и сейчас не в порядке. Но держится. Пусть хоть как-то…»

Гуров вспомнил любовницу Чернухина. Ту самую, ради которой он бросил свою красивую и умную жену. Обе, хоть и реагировали на смерть Чернухина, но делали это по-разному. Оксана, встретившись с Гуровым в больничном холле, старалась как можно быстрее закончить разговор. Другая раскладывала по полочкам все свое прошлое. Оксане, наверное, было гораздо легче справиться с эмоциями – все-таки медицинский работник, да и глубоких чувств к Чернухину не испытывала. Людмила же прожила с адвокатом много лет, родила от него сына и считала, что ей очень повезло с мужем. Внезапный анализ-сравнение родился в голове Гурова не просто так – он незаметно следил за каждой из женщин, пытаясь ухватить хоть какой-то намек на то, что Чернухина именно убили.

Любовь Алексеевна имела все шансы стать подозреваемой. У нее был мотив, а с обиженной женщиной лучше дел не иметь. Это сейчас она принимает успокаивающие средства, но что она делала до начала их приема? Неужели и впрямь пластом лежала на кровати и смотрела в одну точку? И новость о том, что ее мужа зарезали, никак ее не взволновала. Снова списать ее спокойствие на действие лекарств? Или это великолепная актерская игра?

– Он оставил предсмертную записку, – закинул удочку Гуров.

– Знаю, – тут же ответила Чернухина. – В новостях и об этом упомянули.

– Ваш бывший муж написал, что у него диагностирована клиническая депрессия. Также упомянул большие долги. И просил его кремировать.

Людмила Алексеевна глубоко вдохнула, приподняв плечи, и медленно выдохнула.

– Насчет долгов я ничего не знаю. Пока мы жили вместе, денег хватало и на это, и на то, и на все остальное. О депрессии впервые слышу. Я запомнила его… другим. Не забывайте, наш сын Егор все-таки медик, он бы заподозрил, если бы с отцом было что-то не так. А вот про кремацию мне непонятно. Леонид не раз упоминал, что хотел быть похороненным по православным законам. С отпеванием и прочими атрибутами, чтобы традиционно. Он не то чтобы сильно веровал, но Рождество и Пасху считал праздниками. Иногда посещал храм, он недалеко отсюда. И рядом с его офисом старинная церковь, туда он тоже заходил, я это точно знаю. Кремацию же Леонид считал неправильной. А, и он как-то сказал, что хотел быть похороненным на одном участке со своими родителями. Они ушли один за другим несколько лет назад. Так что кремировать бывшего мужа я бы не стала. Но его похоронами, скорее всего, займется его двоюродная сестра. Он был близок с ней, а у меня не сложилось. Но если Егор захочет похоронить отца, то я не стану его отговаривать. А я вот на похороны не пойду. Боюсь, что тогда все мое лечение пойдет насмарку, а я еще жить хочу.

«Она не просто обижена на мужа – она выжгла в сердце все, что было с ним связано. Предпочла оставить белые пятна, – понял Гуров. – Вспоминает о нем без эмоций, равнодушно. Неужели так бывает после стольких-то лет, прожитых вместе? А вот про кремацию было очень интересно. Вот и первый звоночек, – обрадовался Гуров. – Человек при жизни не хотел, чтобы его кремировали, а перед самой смертью вдруг передумал. Что же заставило его все переиграть?»

Сидя на диване, Гуров не мог видеть прихожую, поэтому, когда услышал звяканье ключей, вопросительно взглянул на Любовь Алексеевну.

– Сын, – слабо улыбнулась она. – Я попросила его приехать, чтобы вы с ним тоже смогли поговорить. Вы не против?

– Не против, – кивнул Гуров. – Мне бы пришлось в любом случае.