Город Змей

Наконец женщина появляется снова. По обе стороны от нее восемь других женщин, идущих парами. Все они обнажены и примерно одного роста, сложения и облика. Выйдя из дверей, они окружают Аму, Вами и меня. Они вертятся вокруг нас, их губы движутся, и они тихо что-то напевают. Мой отец открыто пялится на их обнаженные тела. Ама стоит застыв, полностью их игнорируя. Я фокусирую свое внимание на их глазах, пытаясь задержать их взгляд, чтобы они не заметили под моей одеждой очертания жилета с взрывчаткой.

Вами делает шаг вперед, чтобы дотронуться до одной из женщин. Она уклоняется и осыпает его потоком злобной инкской тарабарщины. Когда она замолкает, священник, распростертый на полу, говорит нам:

— Не разрешается иметь контакта с мамаконами. Ни одна мужская рука не смеет коснуться их священной плоти, кроме периода совокупления. Если ты попытаешься коснуться ее еще раз, то будешь нейтрализован. Это касается и тебя, Плоть Снов. Несмотря на твое значение для нас, некоторые табу нарушать нельзя.

— Дайте мне знать, когда наступит этот «период совокупления», — бормочет мой отец.

— А кто такие мамаконы? — спрашивает Ама.

— Жрицы Койи, — говорит виллак, — прислужницы королевы. Они служат ей и помогают совершать акт сотворения. Они ее дочери и сестры, верные компаньонки, наши жены и матери.

— Какое очаровательное кровосмешение, — ухмыляется Вами.

Священник смотрит на нас, заложив руки за голову:

— Время встретиться с Койей почти настало. Она стара и мудра. Она не говорит на вашем языке, но узнает, если вы станете принижать ее, и прореагирует на это без юмора. Не испытывай ее, Плоть Снов, если ценишь свою жизнь. Она дарует жизнь, но может так же просто ее отнять.

Вами улыбается, но я чувствую напряжение за его улыбкой. Обнаженные женщины останавливаются и опускают подбородки на грудь, кладя руки с длинными загнутыми ногтями на белую кожу живота. Трое священников становятся перед нами и начинают петь. Воздух пропитан ладаном, но это может быть психосоматика — мне кажется, что я нахожусь в церкви, так что вполне возможно, что и густой запах ладана мне тоже чудится.

Священники делают несколько шагов вперед. Мамаконы поднимают головы и кивают нам. Я обмениваюсь с Амой и отцом встревоженными взглядами, потом начинаю тоже двигаться вперед. Ама, Паукар Вами и мамаконы идут за мной. Когда мы все входим внутрь, двери закрываются, и мы погружаемся в пропитанную паром темноту и тайну.

Глава шестая МАМА ОККЛО

Мы вслепую продвигаемся вперед, пока англоговорящий виллак не бросает резко:

— Стойте! — Клубы пара сгущаются, нагревая мокрую одежду. — Мы останемся здесь до полного очищения. Это займет время. Не двигайтесь и не разговаривайте. Любое неповиновение повлечет за собой еще большую задержку.

Мы стоим близко друг к другу, и пар обволакивает нас, а мамаконы скользят вокруг, что-то бормоча, дыша нам в лицо и дразняще царапая своими длинными ногтями. Мне это не нравится. Слишком сюрреалистично. На ум приходят всевозможные уродства и безобразия. Хочется вырваться из этого пара, оттолкнуть жриц и убежать. Но я сдерживаюсь и напоминаю себе, что каждая потраченная минута — это бонус, при условии, что они не задержат нас здесь слишком долго.

Наконец мамаконы удаляются, и священник говорит:

— Входите.

Отодвинув тяжелые портьеры, мы входим в освещенный свечами туннель длиной в сотню футов, противоположный конец которого тоже скрыт драпировками. Дойдя до них, я медлю, поворачиваю голову направо и налево, чтобы освободиться от напряжения в шее. Потом раздвигаю портьеры и захожу внутрь.

Я оказываюсь в пещере с низким сводом — не более семи футов высотой — и десятками массивных деревянных колонн. Комнату освещает множество свечей, стоящих на полу. Около входа толпятся женщины, образуя полукруг, обнаженные, как и наши проводницы, со сверкающими глазами. Увидев меня, они начинают пронзительно визжать, как девушки-подростки на рок-концерте, и восторженно тыкать в меня пальцами с длинными искривленными ногтями.

— Похоже, ты пользуешься особым успехом у здешних дам, — усмехается мой отец.

— Только непонятно, чего они хотят — переспать со мной или принести меня в жертву.

— Вероятно, и то и другое. Но если тебе повезет, сначала они тебя трахнут.

Ама подходит ближе к нам и критически осматривает женщин:

— Похоже, они не слишком проиграют, если купят себе одежду.

Англоязычный виллак возмущенно хмыкает:

— Мамаконы благословлены богиней Луны. Они чисты и должны существовать в состоянии чистоты. Они прикрывают подошвы ног, потому что земля недостойна их прикосновений, но в остальном ходят так, как назначено природой. — Он вздыхает. — Именно из-за их чистоты мы отказались пользоваться нашими глазами. Мы недостойны смотреть на них.

— Вы дали ослепить себя, чтобы не смотреть на ваших жриц? — Я задумчиво моргаю. — А вы никогда не думали, что на глаза можно надеть повязку?

— Смертный не может заслонить себя от божественной красоты полоской материи, — изрекает он. — Это огромная честь — отдать свои глаза на службу мамаконам.