Город золота и свинца

Сквозь сгущающийся мрак мы разглядели дома на восточном берегу. В окнах горел свет. К этому времени я готов был принять ведро помоев или встретиться со злой собакой — и даже подвергнуться расспросам о том, что мы делаем здесь, — лишь бы снова не доверяться реке. Голова у меня прояснилась, но физически я был так слаб, словно провел месяц в постели.

— Утром мы пойдем туда, — сказал Бинпол.

— Да, — устало кивнул я, — утром.

— На дальнем берегу деревья гуще. Хоть какая-то защита от дождя.

Я опять кивнул, заставил свои свинцовые ноги сделать несколько шагов и остановился. Кто-то стоял у деревьев и смотрел на нас. Поняв, что мы его увидели, он направился к нам. В тусклом свете я разглядел, что это мужчина средних лет, высокий и худой, одетый в грубые темные брюки и рубашку. У него были длинные волосы и борода. Я увидел кое-что еще. На лбу волосы у него редели. Они были черные и начинали седеть. И там, где должна была находиться полоса шапки, виднелась только кожа, задубевшая и смуглая.

Он говорил по-немецки с сильным акцентом. Он видел, как мы барахтались в воде, и как Бинпол вытащил меня на берег. Манеры у него были странные, как будто он в одно и то же время и недоволен и приветлив. Мне казалось, что он с удовольствием увидел бы, как мы проплываем мимо, и даже не задумался бы о наших шансах на спасение. Но мы уже были здесь…

Он лишь сказал:

— Вам нужно просушиться. Идемте со мной. Множество вопросов мелькало у меня в голове, и среди них самый важный: почему на нем не было шапки? Но казалось более благоразумным подождать с вопросами. Я посмотрел на Бинпола, он кивнул. Человек провел нас к утоптанной тропе. Она извивалась между деревьями, и через несколько минут мы оказались на поляне. Перед нами был деревянный дом, в окне горела масляная лампа, из трубы поднимался дым. Наш проводник открыл двери и вошел, мы же за ним.

В очаге горели дрова. На полу лежал большой ковер, красный, с изображением черных и желтых животных; на ковре сидели три кошки. Человек отпихнул их ногой, не грубо, просто заставляя их уступить место. Он подошел к шкафу и достал два холщовых полотенца.

— Снимите мокрое, — сказал он. — Согрейтесь перед огнем. У меня есть несколько пар брюк и рубашек, сможете надеть, пока ваши не просохнут. Вы голодны?

Мы взглянули друг на друга. Бинпол сказал:

— Очень голодны, сэр. Если вы…

— Не называйте меня «сэр». Я Ганс. Хлеб и холодное мясо. Я не готовлю на ночь.

— Достаточно одного хлеба, — сказал я.

— Нет. Вы голодны. Вытритесь.

Брюки и рубашки были, конечно, велики, особенно для меня. Я закатал штанины, и он дал мне ремень, которым я подпоясался. Внутри рубашки я вообще потерялся. Пока мы переодевались, он ставил все необходимое на выскобленный деревянный стол: ножи и тарелки, блюдце с желтым маслом, большой плоский хлеб с коричневой корочкой, и мясо, частично нарезанное: розовое мясо было окружено чистым белым жиром, с одной стороны запеченным. Я отрезал его, пека Бинпол кромсал хлеб. Ганс следил за мной, и я слегка устыдился толщины кусков. Но он одобрительно кивнул. Потом принес две кружки, поставил их около тарелок и опять вернулся с большим глиняным кувшином, из которого налил нам темного пива. Мы принялись" за еду. Я уговаривал себя есть медленно, но тщетно. Мясо было нежным, хлеб мягким, а масло таким, какого я не пробовал с тех пор, как ушел из дому. Пиво, которым я запивал все это, было крепким и вкусным. Челюсти у меня заныли от жевания, но живот требовал еще и еще.

Ганс сказал:

— Вы действительно были голодны. — При этом я виновато взглянул на свою тарелку.

— Ничего. Ешьте. Люблю, когда радуются еде. Наконец я остановился; Бинпол закончил есть намного раньше. Я чувствовал себя наполненным, даже переполненным, и счастливым. Уютная комната с мягким светом лампы и отблесками огня в очаге, с тремя кошками, мурлыкавшими у очага. Я решил, что сейчас начнутся расспросы: откуда мы, как оказались в реке. Ничего подобного. Наш хозяин сидел в деревянном кресле-качалке, как будто самодельном, и курил трубку. Он не считал тишину неловкой. В конце концов заговорил Бинпол:

— Как случилось, что у вас нет шапки? Ганс достал трубку изо рта.

— Я никогда не беспокоился об этом.

— Не беспокоились?

Он медленно, с усилием отвечал на наши расспросы. Отец привез его на этот остров ребенком после смерти матери. Они жили вдвоем, выращивали овощи, держали кур, свиней и продавали продукты в деревне за рекой. Потом в свою очередь умер и его отец, и он остался один. Никто в деревне не беспокоился о нем: его не считали своим. Так случилось, что всю весну того года, когда на него должны были надеть шапку, и все лето он не покидал острова, сосредоточившись на выполнении своих работ, в которых раньше помогал отцу. Он рассказал нам, что похоронил отца недалеко от дома и за длинные месяцы зимы вырезал на каменной плите его имя. С тех пор он бывал в деревне не больше двух раз в год. У него была лодка, в которой он плавал туда и назад.