Город золота и свинца

Вначале я не поверил ему, думая о том, как мы бежали к Белым горам, чтобы избежать надевания шапки. Этот же человек оставался просто на месте и ни о чем не беспокоился. Разве могут существовать такие пробелы во власти треножников над Землей? Но чем больше я думал, тем менее удивительным мне это казалось. Он был один и жил отшельником. Господство треножников основывалось на рабстве людей, на представлении о том, что там, где собирается несколько человек, хотя бы два-три, шапки естественны и неизбежны. Один человек был неважен, пока он сидел тихо и не вызывал неприятностей. В тот момент, как он начал их вызывать, ему, конечно, пришлось бы иметь дело либо с самим треножником, либо с его человеческими слугами.

Бинпол, разобравшись во всем этом, начал расспрашивать его о треножниках. Много ли он их видел? Что он испытывает к ним? Я видел, куда ведут вопросы, и решил предоставить дело ему. Наш хозяин не казался удивленным или обеспокоенным таким поворотом разговора, и одно это показывало, как ничтожны его контакты с внешним миром. Обычаи в разных странах меняются, но повсюду разговор о треножниках и шапках был табу. Ни один человек в шапке не говорил бы так, как он.

Но он оставался абсолютно равнодушным… Да, время от времени он видит треножники. Ему кажется, что они повреждают посевы; да и как им избежать этого, слишком уж велики. Но он рад сказать, что ни один из них не ставил свою тяжелую ногу на этот остров. Что касается шапок, что ж, люди носят их, но они, похоже, не приносят ни вреда, ни пользы… Он знает, что они имеют какое-то отношение к треножникам, потому что треножники забирают мальчишек в день надевания шапок. Бинпол смело спросил, не препятствуют ли шапки людям воевать против треножников.

Ганс задумчиво посмотрел на него.

— Ну, вы ведь знаете об этом больше меня, не так ли? А какой смысл воевать с треножниками? Нужно иметь очень сильную руку, чтобы добросить камень хотя бы до середины его роста, а что это даст? И зачем? Конечно, какой-то вред они приносят. Посевы, иногда скот, даже люди, если не уберутся вовремя с дороги. Но молния может убить тоже, а град уничтожает посевы.

Бинпол сказал:

— Мы плыли по реке на плоту. Треножник разбил наш плот. Поэтому мы и оказались здесь.

Ганс кивнул.

— Неудачи случаются у всех. Какая-то болезнь скосила всех моих кур два года назад. Осталось только три.

— Мы вам очень благодарны за убежище, — сказал Бинпол.

Ганс перевел взгляд с его лица на огонь и обратно.

— Я обхожусь без людей, но теперь вы здесь… Мне нужно вырубить деревья на верхнем конце. У меня болит плечо, я не могу сам. Сделаете завтра и отплатите мне за еду и жилье. Позже я перевезу вас в деревню.

Бинпол хотел что-то сказать, но передумал и кивнул. Наступило молчание. Ганс опять уставился на огонь. Я сказал, отчасти раздраженный, но все же надеясь:

— Но если бы вы встретили людей, которые борются с треножниками, разве вы не помогли бы им? В конце концов, вы ведь свободный человек.

Он некоторое время смотрел на меня, потом ответил:

— Странный разговор. Я не имею ничего общего с людьми, но разговор странный. Ты не из нашей местности, парень.

Частично это было утверждение, частично вопрос.

— Но если бы существовали люди, которые не желают быть рабами треножников, вы же сделали бы все, что можете…

Я замолчал под спокойным взглядом бородатого человека.

— Странный разговор, — повторил он. — Я занимаюсь своими делами. Всегда только ими занимался и буду. Может, вы из тех, кого называют вагрантами? Но они бродят сами по себе, а не парами. У меня нет ни с кем неприятностей, потому что я держусь в стороне. Похоже, вы мечтаете о неприятностях. Если вы об этом думаете…

Бинпол прервал его. Он сказал, бросив мне предупреждающий взгляд:

— Не обращайте на него внимания, Ганс. Он просто плохо себя чувствует. Его ударило в воде бревно. Видите у него шишку на лбу?

Ганс встал и подошел ко мне. Долго смотрел на мою голову. Потом сказал:

— Да. Может, он слегка свихнулся. Но это не помешает ему завтра работать топором. Вам обоим будет полезен хороший сон. Я встаю рано, поэтому вечером не засиживаюсь.

Из другой комнаты он принес одеяла, пожелал нам доброй ночи и ушел, забрав с собой лампу. Мы с Бинполом легли на полу по обе стороны очага. Мне было слегка нехорошо: после двух дней голодания не так-то легко переварить ужин, весьма обильный. Я думал, что ночь будет у меня беспокойной. Но усталость оказалась сильней. Я смотрел на огонь и трех кошек, по-прежнему сидевших перед ним. А потом сразу увидел освещенный солнцем холодный пепел, кошек не было, и Ганс, чьи тяжелые шаги разбудили меня, велел нам вставать.

Он приготовил плотный завтрак. Большие куски жареного окорока с яйцами (яиц можно было съесть сколько угодно, я съел три штуки) и горячие коричнево-золотистые картофельные пирожки. И пиво, такое же, как и накануне вечером.

— Ешьте хорошо, — сказал Ганс. — Чем больше съедите, тем лучше поработаете.