Город Зверя. Хроники Кейна

Они неизбежно дошли до расспросов о горючем, и я показал им немного очищенного мною в Варнале газолина. Мне следует предупредить, что варнальцы по-настоящему ничего не понимали в принципах действия двигателей, применяемых мною для воздушных кораблей. Точно так же, как не понимали намного более сложных принципов действия двигателей, построенных якша, примененных мною для полета на моем первом воздушном корабле. И это опять же, как я почувствовал, к лучшему.

Один из Одиннадцати — он назвал себя Девятым — спросил о газолине и о том, где его можно найти.

— Он не бывает таким в естественном состоянии, — уведомил я его.

— Каким он бывать в естественном состоянии? — раздался лишенный каких-либо эмоций вопрос.

— Трудно сказать.

— Ты возвращаться в Кенд-Амрид и показывать. У нас есть много жидкостей, которые мы хранить из старых находок.

Он несомненно подразумевал, что они отыскали и другие вещи, оставленные шивами, и сохранили их.

Теперь уже меня разобрало любопытство, и я не желал упускать шанс посмотреть эти, упомянутые Девятым, «жидкости». Я согласился вернуться.

Оставив на корабле Хул Хаджи, я возвратился со всеми Одиннадцатью в их лаборатории, расположенные как раз позади Центрального места. При дневном свете следы чумы виднелись повсюду. По улицам скрипели телеги, нагруженные трупами. Я ожидал увидеть признаки горя на лицах оставшихся в живых, но такого почти не было. Тирания Одиннадцати не позволяла таких неэффективных эмоций как горе или радость. Я понял, что признаки эмоций рассматривались как указания на то, что человек «безумен», либо что чума заразила еще одну жертву.

От подобных мыслей я содрогнулся больше, нежели от всего, увиденного и услышанного раньше.

Одиннадцать показали мне все химикалии, открытые ими в развалинах шивских городов, но я сказал им, что ни один не имел ничего общего с бензином, хотя и солгал.

Они попросили меня оставить им немного газолина, и я согласился.

Однако, я собирался сделать так, что он не сработает, когда они испробуют его.

Я отказался возвращаться обратно на их страшных носилках, поэтому мы вернулись так же, как пришли.

Хотя Одиннадцать и не подали виду, это казалось им неприятным, и потом я понял, почему. В конце улицы, по которой мы шли, из дома вышел человек и направился, спотыкаясь, к нам.

На губах у него пузырилась кровавая пена, а от шеи до носа расползалась по лицу зеленоватая клякса. Одна рука казалась парализованной и бесполезной, другая болталась так, словно он пытался сохранить равновесие. Он увидел нас, и из его рта вырвался неразборчивый крик. Глаза его были лихорадочно-яркими и блестели ненавистью.

Приблизившись к Одиннадцати, он закричал:

— Что вы наделали! Что вы наделали!

Одиннадцать все, как один, повернулись, оставив меня одного лицом к лицу с пораженным чумой несчастным.

Но он проигнорировал меня и кинулся за ними.

— Что вы наделали! — снова пронзительно крикнул он.

— Слова ничего не значат. Нельзя отвечать, — сказал Девятый.

— Вы виноваты! Вы выпустили чуму! Вы навязали нам это нечестивое правительство! Почему столь немногие понимают это?

— Неэффективный, — раздался холодный мертвый голос Шестого.

Затем из тех же дверей выбежала девушка. Она была хорошенькая, лет восемнадцати, и одета в нормальную марсианскую одежду — коротенькую тогу.

Ее каштановые волосы растрепались, а по лицу струились слезы.

— Отец! — закричала она, бросаясь к несчастному.

— Уйди, Ала Мара! — крикнул он. — Уйди, мне предстоит умереть. Дай мне воспользоваться оставшейся во мне малостью жизни, чтобы выступить против этих тиранов. Дай мне попробовать заставить их почувствовать что-то человеческое — даже если это будет всего лишь ненависть!

— Нет, отец! — девушка потянула было его за руку.

Я заговорил с ней:

— Я сочувствую вам обоим, — сказал я. — Но подождите еще немного.

Может быть, я сумею вам помочь.

Один из Одиннадцати — по-моему, он называл себя Третьим — повернулся.

В руке у него было оружие шивов. Даже не моргнув глазом, он нажал на курок. Оружие это действует только на коротком расстоянии — а тут стреляли почти в упор. Человек со стоном упал.

Девушка издала громкий вскрик и принялась молотить Третьего по груди кулачками.

— Вы убили его. Вы могли, по крайней мере, оставить ему ту малость жизни, что у него осталось! — с ненавистью рыдала она.

— Неэффективный, — произнес Третий. — Ты тоже неэффективный, — и он начал поднимать пистолет.

Я не смог это вытерпеть.

С безмолвным криком я прыгнул на него, вышиб из руки пистолет и обхватил девушку за талию.

Я ничего не сказал.

Он ничего не сказал.

Мы просто стояли молча, рассматривая друг друга, когда повернулись десять других членов Совета.

Я выхватил свободной рукой меч.

— Мертвый человек — самый неэффективный из всех возможных, — высказался я. — И я могу сделать такими нескольких из вас, если вы сделаете хоть один шаг.

Девушка теперь плакала от реакции на случившееся, и я от всего сердца жалел ее теперь даже больше, чем раньше.

— Не беспокойся, Ала Мара, — сказал я, вспомнив имя, названное ее покойным отцом. — Они не причинят тебе вреда.