Город Звёзд

— Ринальдо — мой двоюродный брат, — чопорно произнес Фалько. — Я не очень его люблю, но он принадлежит к моей семье, а родственников мы не выбираем.

— Это верно, — заметила Джорджия. — Никому из нас это не дано. Будь справедлив, Лючиано. От Фалько не зависят ни дела его семьи, ни то, из кого она состоит.

— Но Гаэтано выполнит волю вашего отца, разве не так? — спросил Лючиано.

— Не знаю, — спокойно ответил Фалько. — Я подчиняться ей не намерен, так ведь?

Последовало напряженное молчание, а затем Лючиано вновь, похоже, обрел контроль над собой.

— Я помню, что мы согласились подумать над тем, как можно тебе помочь, — проговорил он наконец. — Не скажу, что я в восторге от этого. Я даже не знаю, возможно ли то, что ты хочешь сделать, и уж наверняка это будет опасно. Тебе придется осознать, что означает вечное расставание с твоей семьей. Не знаю, вполне ли ты себе это представляешь.

— Я мало еще о чем, помимо этого, думал со времени нашей доездки в Белле Винье, — ответил Фалько.

— Думать — это одно, — сказал Лючиано. — На деле всё оказывается гораздо сложнее.

— У нас с тобой есть одно различие. Ты был заброшен сюда по воле случая, я же делаю свой выбор сознательно.

— Это правда, — сказала Джорджия. — Конечно же, тут есть разница, Люсьен.

— Может быть, — помедлив, ответил Лючиано. — И всё же я хочу, чтобы ты хорошо всё продумал. Это не заклинание, которое можно наложить, а потом снять. Если ты отправишься в мой прежний мир — а мы всё еще не знаем, возможно ли это — для тебя это будет хуже, чем изгнание в другую страну. Вспомни, что я хорошо уже знал Беллецию, прежде чем остаться там навсегда. Ты же попадешь в настолько новый мир, что сейчас, я думаю, ты даже не можешь это представить. Мир, где скорость скачущей галопом лошади считается ничтожной, где ты смог бы пересечь всю Талию за каких-то пару часов, где ты можешь разговаривать с человеком, живущим на другом конце света, — и всё это при помощи машин.

— Но ведь как раз потому, что ваш мир полон подобных чудес — я бы назвал их настоящей магией — я и хочу попасть туда, — воскликнул Фалько. — Если там возможно так много, то они, наверное, и меня смогут привести в порядок.

— Может быть, и смогут, — сказал Лючиано. — А что потом? Вернуться обратно ты не сможешь. Ты останешься там без друзей и без семьи. У меня в Беллеции были уже, по крайней мере, знакомые. Тебе же придется начинать новую жизнь среди совсем чужих людей. И подумай, какую боль это причинит твоей семье. Я знаю, какую оно причинило моей. — Он умолк, не в силах продолжать.

— Для моей семьи лучше будет потерять меня, — сказал Фалько. — Я знаю, что они любят меня. Все, даже мой отец. Но каждый раз, когда он смотрит на меня, я вижу в глазах его жалость, вижу воспоминание о том, каким я когда-то был. Я уже попрощался с Гаэтано, единственным, кто знает о моих намерениях. Это было горькое прощание, но я уже сказал вам, что решение принято. Я хочу, чтобы вы помогли мне перейти в мир Джорджии.

* * *

— Крылатая лошадь? — переспросил герцог Никколо, — Это чепуха. Детские сказки.

— Стал бы я лгать вам, хозяин? — сказал Энрико. — Я видел ее собственными глазами, и такого чудесного жеребенка можно увидеть лишь раз за много лет.

— И в округе Овна, говоришь ты? — Герцог сразу же увидел все вытекающие из этого последствия. Если разойдется слух о дарованном Овну добром предзнаменовании, это изменит всеобщее мнение в их пользу и затруднит сделки с наездниками из других округов. Реморанцы — суеверный народ. Овен, несомненно, будет хранить всё в тайне до последних дней перед началом Скачек.

— Да, родилась она в Овне, но потом ее вместе с матерью отправили в Санта Фину. Там она сейчас и находится, — сказал Энрико.

Герцог Никколо вспомнил накрытого попоной черного жеребенка и чуть слышно выругался. Он сам был в полушаге от этой тайны, и всё же приходится слушать, как этот грязно одетый шпион рассказывает о том, что было под носом у него самого.

— Скажите лишь слово, ваша светлость, и она будет вашей. Вместе со всем счастьем, которое она приносит.

— А ты уверен, что это не подделка? — настойчиво спросил герцог. — Не какие-нибудь птичьи крылья, прицепленные к спине молодой лошадки?

— Прошлой ночью я видел, как она летает, — сказал Энрико. — Кружила над конюшенным двором в то время, когда Родериго думал, что там нет никого, кроме его доверенного конюха Диего. Этот Диего стал моим другом и позволил мне спрятаться за тюками сена. Они, конечно, держали ее на корде, но ведь корда может зацепиться за дерево и оборваться, не так ли? Они понятия не будут иметь, куда девалась лошадка. Им и в голову не придет, что она украдена.