Города вам на пользу. Гений мегаполиса

Начавшееся в 1980-х годах возрождение Шанхая — это длительный период «созидательного разрушения»: город не просто разросся за свои прежние пределы, его сносили до основания и одновременно отстраивали заново. В 1990-х в Шанхае из-за сноса и перестройки домов было выселено больше людей, чем во всех США за 30 лет; общая площадь разрушенного жилья в 1992-2004 годах составила почти 86 миллионов квадратных метров. Утверждалось также, что в районе Пудун, который стал новым центром города, сосредоточено до половины всех имеющихся в мире кранов.

Именно в этом районе, на месте бывших рисовых полей к востоку от реки Хуанпу, в 1980-х годах впервые начала воплощаться мечта властей о современном городе; сам Дэн Сяопин назвал этот район «головой дракона». На этих заброшенных сельскохозяйственных землях должен был родиться новый город, состоящий из «зоны обработки экспортных товаров Цзиньцяо», «зоны свободной торговли Вайгаоцяо» и, самое главное, «финансовой и торговой зоны Луцзяцзуй», а также глубоководного порта с выходом на реку Янцзы для доставки произведенных на предприятиях города товаров в другие страны.

Центром мегаполиса должен стать Луцзяцзуй — «золотая зона», отданная капиталу. Было решено: если рынок открывается для иностранных инвесторов, то и проектирование района следует доверить иностранным архитекторам. Сначала прошли консультации с командой французских градостроителей во главе с Жозефом Бельмоном, который сыграл ключевую роль в разработке «больших проектов» Франсуа Миттерана в 1980-х годах — при этом предложения местных проектировщиков мэр Шанхая Чжу Жунцзи попросту игнорировал. Однако власти не хотели доверять планировку района только одному бюро: они предпочитали держать все под контролем, привлекая при этом зарубежный опыт и внимание международного сообщества.

Бельмон составил список восьми ведущих архитекторов, которым было предложено присоединиться к консультациям: это были Ренцо Пиано, Жан Нувель, Норман Фостер, Кадзуо Синохара, а также Ричард Роджерс, Тойо Ито, Доминик Перро и Масси-милиано Фуксас (только последним четверым в 1992 году показали будущую строительную площадку, где уже шла подготовка к сносу, с вертолета и поручили представить свои предложения). Однако власти не стали принимать какой-то один план, а взяли все лучшее из каждого проекта и механически соединили — по сути, подняли на щит символы мегаполиса, не думая о концепции, позволяющей совместить все эти элементы в одно целое.

Луцзяцзуй — это не город, а лес знаковых для бизнеса «икон», венцом которых стала телебашня Pearl of the Orient, высящаяся у излучины реки. Эта «жемчужина» высотой 467 метров, спроектированная специалистами из Шанхайского восточнокитайского института архитектуры и дизайна и внешне напоминающая Эйфелеву башню, стала первым небоскребом, вонзившимся в небо над новым районом в 1993 году. С тех пор Пудун превратился в полигон для градостроительных экспериментов — не только в плане грандиозных построек, но и в сфере инфраструктуры, которая подвергается суровой проверке на прочность из-за быстро увеличивающегося числа автомобилей. Помимо метро, способного сегодня перевозить 1,4 миллиона пассажиров в день (его пропускную способность планируется увеличить в пять раз), Шанхай может похвастаться самой скоростной железной дорогой в мире, построенной для соединения центра с постоянно расширяющейся периферией.

Шанхай, как и Дубай, представляет собой пример создания «глобального города» с чистого листа. Во всем этом нет ничего органического, спонтанного. Возьмем, к примеру, проспект Столетия, начинающийся у башни Pearl of the Orient и протянувшийся на 5 километров на восток. Перед началом его застройки гонконгский архитектор Тао Хо предупреждал: следует избегать соблазна и не воспринимать современный урбанизм как простое собрание высоких зданий, — но шанхайские проектировщики совершили именно эту ошибку. В результате главная артерия города напоминает не яркий оживленный центральный район, а сочетание техасской автострады со спесивым высокомерием парижской улицы Риволи. Несмотря на предостережения, городские власти пожелали, чтобы их проспект был «на метр шире Елисейских Полей»¹⁷ и застраивался впечатляющими небоскребами. Но в результате не возникла высокая плотность застройки, как в Манхэттене, не появилось захватывающего сочетания оживленных улиц и делового квартала, ощущения, будто весь мир собрался здесь, чтобы делать дело. Вместо этого здания упорядочиваются и разделяются общественными пространствами, где никто никуда не торопится, — да и людей в рабочее время почти не видно. Высота строений обусловлена не жесткой конкурентной борьбой за пространство района, а желанием каждого проектировщика создать нечто заметное. Сам проспект имеет 100 метров в ширину, там есть восемь полос для автотранспорта, четыре велодорожки и настолько широкие тротуары, что на них разбивают скверы и размещают произведения уличного искусства, чтобы у людей не возникало ощущения потерянности на этих пространствах.