Города вам на пользу. Гений мегаполиса

Когда в ноябре 2011 года я впервые побывал в этом палаточном городке, меня поразила его пестрота и живая, творческая атмосфера. В свое время я написал книгу о соборе Святого Павла и неоднократно бывал в его дворе; сейчас, бродя по лагерю, я заряжался энергией. Меня удивила организованность этого сообщества, царивший в городке порядок: у них была еда и баки для разных видов мусора, рядом музыканты выбивали ритм на бонго и выдували рычащие звуки из длинной трубы диджериду. Возле статуи королевы Анны проповедник-евангелист пророчил грядущий конец света, а поодаль беседовали студенты в масках Гая Фокса. Я видел плакаты с требованием освободить курдского лидера Абдуллу Оджалана, а к колоннам были прикреплены объявления о киносеансах и дискуссиях, агитки, написанные от руки изложения безумных конспирологических теорий. Многие надписи были весьма остроумными — в одной из них двор собора сравнивался с площадью Тахрир.

В палаточном городке движения Occupy London во дворе собора Святого Павла, 2011 год

Был там и так называемый палаточный университет, где с докладами выступали ученые, активисты и другие известные сторонники движения — например, модельер Вивьен Вествуд. Когда я попал в городок впервые, я заглянул в этот университет и послушал доклад на тему «как использовать социальные медиа для создания протестных организаций».

Но когда я решил побродить по окрестностям, зайти на близлежащую площадь Патерностер-сквер, где я бывал множество раз, меня остановили охранники и велели повернуть назад. На этой площади, реконструированной в рамках проекта благоустройства района в 2003 году, расположились офисы крупных фирм, в том числе транснациональных банков Merrill Lynch и Goldman Sachs, а также Лондонская биржа, к которой были обращены протесты. Но я до сих пор не понимаю, почему меня остановили. Поначалу я разозлился — как это меня не пускают на площадь в моем собственном городе, где я имею право ходить куда хочу? Оказалось, что это не так, что площадь — не общественное пространство, а собственность фирмы Mitsubishi Estate Co. Выяснилось, что она не общедоступна и компания может без объяснения причин разрешить мне пройти на площадь или запретить — как ей заблагорассудится.

Приватизация общественных пространств — явление более распространенное, чем я мог себе представить. Речь идет не только об обширных участках городской земли, проданных корпорациями застройщикам, но и об охраняемых поселках, жители которых предпочитают вариться в собственном соку за изгородями под напряжением. Как объясняет архитектор и общественный деятель Анна Минтон,

вопрос о том, кто контролирует дороги и улицы, крайне важен для функционирования города — и это понимали протестующие в Викторианскую эпоху. Сейчас публичных дебатов о продаже улиц не происходит вообще. Вместо этого, по мере того как собственность на британские города переходит обратно в руки частных землевладельцев, это нарушение права общественности на свободный доступ затушевывается запутанными формулировками и техническими деталями самых малопонятных разделов закона о планировании... в дорожном праве существует изречение: «Там, где есть дорога, она всегда должна оставаться». Во многих крупных и малых британских городах этот принцип обычного права втихую подрывается¹⁸.

Если публичных пространств становится все меньше, возродить сообщество непросто. Где нам встречаться, если на каждом шагу натыкаешься на камеры наблюдения и охранников в ярких жилетах с рациями? Недавно выступая в лондонском Саутбэнк-центре, специалист по городской социологии Ричард Сеннет, с самого начала поддержавший движение Occupy London, сказал, что угроза общественным пространствам — это одно из самых опасных покушений на наши гражданские права и ему надо сопротивляться всеми средствами. Аудитория аплодировала его призыву «занимать все больше пространств» и «идти туда, где считается, что вам там не место». Лишь утратив общественные пространства, мы осознали их значимость.