Городок

Оглянувшись в сторону кухни, они как заговорщики, понимавшие друг друга без слов, налили и чокнулись.

— За старшего Мурашку, а? — спросил Шохов.

— Давай,— сказал Валерий, помедлив.

Он выпил и добавил:

— А у нас тоже много несправедливости.

— Где у вас?

— В бригаде.

— Это ты о чем?

— Вообще... И приписки, и пьянка. Вы начальник, вы не видите, наверное.

— Вижу, Валера,— сказал Шохов и посмотрел мальчику в глаза.— Но это так быстро не исправишь.

— А папа... А отец — он бы исправил?

Шохов покачал головой. Всплыл тот вечер, когда в окошко их комнатки при школе постучалась детская рука: «Папку убили». И он, Шохов, бежал, отчаиваясь, задыхаясь и вытирая слезы, по улице к Мурашке домой, а потом к больнице. А в уме уже колотилась эта ненавистная фамилия Хлыстова... Знает ли Валера, что Хлыстов был тут, что он и сейчас работает по соседству в Новом городе? А если бы узнал, что бы он сделал?

Появилась Тамара Ивановна с горячей картошкой на тарелке. Поглядела внимательно на обоих и женским чутьем догадалась, что состоялся у них свой, мужской разговор.

— Ну, мужички,— произнесла, присев.— Под горяченькое выпьете или хватит? Да, Валера может оставаться у нас, завтра еще праздник?

— Нет,— сказал юноша.— Спасибо, тетя Тамара, но я не останусь. Мне завтра надо быть... Ну, в одном месте.

— Свидание? — угадала проницательная Тамара Ивановна.

— Она у него в магазине работает,— беззастенчиво влез Вовка.

— А ты молчи! — прикрикнула мать,— Ешь и катись спать.

— Мы у нее пинг-понговые шарики покупали, — опять вставился сын.

— В спортивном отделе, значит? — спросила Тамара Ивановна Валеру.

Тот кивнул, не отрываясь от картошки.

— Ну, если девушка серьезная, так почему бы и не встречаться...

— Серьезная, — буркнул он в тарелку.

Потом они всей семьей провожали Валеру до Вальчика по темной дороге, и на прощание Тамара Ивановна велела заходить, а при случае можно познакомить с девушкой. И конечно, не забывать про мать. Она ведь болеет...

— Ладно.— И Валера ушел в темноту.

Весь следующий день промаялся Шохов в неопределенности: идти или не идти к Третьякову.

Если бы разговор шел о нем, и только о нем, он бы, наверное, не сомневался и знал, что идти не следует. Но судьба Вор-городка, но нечто невысказанное, касающееся его будущего, судя по намекам Лешки, заставляло Шохова колебаться. И хоть знал Григорий Афанасьевич, что поступается совестью (так бы оценила его поступок Тамара Ивановна), к вечеру собрался, воспользовавшись отлучкой жены к Коле-Поле. «Не убудет меня, если схожу. А пить я с ним не стану».

Так и решил. И настроился. И все-таки, пока шел, продолжал сомневаться и боялся кого-нибудь встретить на улице. Но никого не встретил.

Третьяков жил на противоположном краю. С тех пор как рабочие сварганили ему домик, хозяин даже забора вокруг себя не огородил. Считал, что скоро переберется в Новый город и все это бросит.

Но, начиная от порога, было в домике ухожено и чисто. Коврики, половички и щеточка для вытирания ног. Недавно приехала жена Третьякова, сухая, выглядевшая лет на десять старше мужа. Она и в Челнах в компании с ним не ходила, проводя все вечера за телевизором. Шохов помнил, что их в бывшей квартире Третьякова было два: один, огромный, цветной, в гостиной, а другой, транзисторный, в спальне.

Теперь они, оба телевизора, стояли в одной комнатушке рядом. Домик изнутри был совсем не большой.

Лешка встретил его на пороге, углядев в окошко. Наверное, ждал.

Немного развязный от первых натянутых минут, произнес, что давно пора коменданту посмотреть, как живут вверенные ему жители...

Он проводил Шохова в комнату, небрежно, на ходу представил жену:

— Вы, кажется, знакомы?

Та поздоровалась сухо, глаза ее, как показалось Шохову, были откровенно злы.

— Ну, с праздничком по маленькой? — спросил Лешка и, не дожидаясь ответа, дал знак жене.

Она быстро, его и правда ждали, собрала на стол, а сама оделась и вышла, демонстрируя свое отношение к гостю, а может, и к мужу.

Третьяков будто не заметил этого, предложил садиться, сказав, что давно они вместе не сиживали.

Шохов знал, что так оно и произойдет. Он заранее продумывал, как сделать, чтобы не слишком обижать Лешку, но от выпивки отказаться. Это бы означало полное примирение, чего он никак не собирался делать.

Но сейчас, то ли от скованности, которая владела им, то ли от быстроты, с которой все произошло, он сел за стол, произнеся все-таки, что он ужинал и вообще он зашел ненадолго.

— Какой тут ужин,— отмахнулся Лешка и опять как бы невзначай укорил Шохова, что он ни разу сюда не заглянул, и зря... Было бы о чем поговорить.

— Кстати,— сказал Шохов, глядя на Третьякова,— сиживали мы последний раз, как ты изволил выразиться, у тебя в доме месяца так за три до моего увольнения... До того, как ты меня из мастеров выгнал...

Он намеренно напомнил это именно сейчас, чтобы у бывшего приятеля не осталось никаких сомнений, что старое не похоронено. Этим и себя настропалял для будущего разговора.

Третьяков был занят бутылкой. Распечатал, налил в обе рюмки и поднял свою. С не свойственной ему сентиментальностью произнес: