Городская сестра

   Маркыч оттолкнул ногой валявшуюся на полу жену, вскочил и но сбоям голосом зарычал:    -- Зачем тебя принесло-то сюда?.. А? Зачем хвост свой подкидываешь?.. А? Кто Коскентина даве подсылал? А мы вот, деревенские дураки, ничего и не понимаем... Напялила шляпку и думаешь, что барыня?!..    Он неожиданно подскочил и сорвал с Авдотьи Ивановны шляпу. Проявление родительскаго гнева возмутило Аписью, и она вырвала из рук мужа несчастную шляпу.    -- Да ты никак и совсем очумел?!.. Ведь за шляпку-то деньги плачены... Другой бы отец вот как радовался, а ты поднял драку...    -- Маменька, оставьте,-- вступилась Авдотья Ивановна, отстраняя мать.-- Я сама лучше поговорю с батей... Петя, открой-ка чемодан. Вот тебе ключик...    Маркыч сел на свой стул и начал смотреть, как Петька неумело развязывал ремни у чемодана.    -- Ну-ка, ты, Петька, давай чемодан-то сюды,-- проговорил он совершенно другим голосом.-- Ничего ты, Петька, не понимаешь... Сколько дала за чемодан-то?    -- Не помню хорошенько... Кажется -- восемь рублей.    -- Ну, кожа-то неважная, и шитье тоже... За восемь-то целковых можно бы вот какой чемоданище сварганить, чертям тошно...    Раскрытый чемодан лежал на столе, и Авдотья Ивановна торжественно принялась раздавать подарки. Отдельный сверток достался и Маркычу. Он улыбнулся, ощупав через бумагу бутылку. Вот хитрая девка, что придумала-то! Кроме бутылки, в свертке оказалось два фунта колбасы. Маркыч очень "уважал" колбасу и только покачал головой. Ну, и девка, прямо, можно сказать, убила человека вот этой самой колбасой... Анисья покосилась на бутылку, но Авдотья Ивановна ее предупредила:    -- Это, маменька, не простая водка, а дорогая. Все господа ее пьют и никогда пьяными не бывают...    -- Н-но-о?!-- радостно удивлялся Маркыч, просматривая дорогую водку на свет.-- Совсем, значит, непьяная водка? Оказия...    Анисье досталась большая шерстяная шаль, Степаниде шерстяная материя на целое платье, Петьке новый пиджак табачнаго цвета, и т. д. Конечно, был и чай, и кофе, и сахар, и леденцы, и орехи. Все сразу оживились. Анисья накинула на плечи шаль и смотрелась в осколок зеркала на стене; Петька напялил на себя пиджак; Степанида прикидывала материю,-- оказалось, что Анисья всю жизнь мечтала иметь такую шаль, Петька мечтал о таком именно пиджаке, а Степанида даже во сне видела именно вот такую веселенькую материю. Маркыч в это время успел раскупорить бутылку и налить рюмку дорогой питерской водки, но в момент, когда он ее поднес ко рту, растворилась изба и показалась кривая Фимушка и кума Ѳедосья. Оне не вошли в избу, а как-то втиснулись, придавив в двзрях одна другую.    -- Здравствуйте, Иван Маркыч и Анисья Петровна,-- проговорила кривая Фимушка, отличавшаяся замечательным ораторским талантом.-- А мы, значит, на огонек завернули... У кумы Ѳедосьи полусапожки порвались, так вот починить бы...    Кума Ѳедосья ткнула кулаком кривую Фимушку, потому что требовавшия починки полусапожки остались дома.    -- С питерской гостьюшкой проздравляем,-- закончила Фимушка свою речь.    Маркыч с ожесточением опрокинул рюмку и плюнул, а Анисья пригласила соседок присесть. Она вполне понимала ненасытное бабье любопытство, а потом и самой хотелось похвастаться питерскими подарками. Что же, слава Богу, не украли, пусть посмотрят... Соседки с жадностью накинулись на подарки и долго ахали и качали головами. Пошлет же Бог людям такое счастье...    -- Ты теперь, Анисья Петровна, как наденешь свою шаль да выйдешь на улицу -- не отличить тебя от попадьи.    Авдотья Ивановна была совсем не рада дорогим гостьям и смотрела на них злыми глазами. Ее поражало это деревенское нахальство, с каким эти бабы ворвались в избу. Что им нужно, в самом-то деле? Впрочем, оставалась надежда, что оне посидят и уйдут когда-нибудь... Степанида тоже была возмущена и ушла за перегородку. А гостьи продолжали сидеть и болтали, как ни в чем не бывало.    -- И не узнать бы тебя, Авдотья Ивановна, кабы на улице где встретились,-- говорила кривая Фимушка, подперев щеку рукой.-- Настоящая барыня... Недаром, видно, пословица говорится, что Бог да город -- чорт да деревня.    -- И в городе такие же люди живут,-- уклончиво ответила Авдотья Ивановна.    -- Такие да не такие... Чать, в Питере-то все генералы одни живут?    -- Есть и генералы...    -- И ты у генерала живешь?    -- У генерала.    -- Сердитый?    -- Нет, ничего...    -- Все-таки, поди, страшно, когда он по дому с саблей ходит... Разсердится и сейчас зарубит.    -- Мой генерал ходит без сабли. Он из купцов... коммерции советник.    -- С бородой?    -- С бородой...    -- Ну, если сабли нет, так апалеты...    -- И эполетов нет. Один генералеский чин...    Кума Ѳедосья и кривая Фимушка только переглянулись между собой, а потом в один голос проговорили;    -- Смеешься ты над нами, дурами, Авдотья Ивановна...    Обе гостьи обиженно поднялись и начали прощаться. Их не удерживали. Выйдя в сени, кривая Фимушка плюнула и сердито проговорила:    -- И все-то врет эта самая Дунька-сахарница... Все врет.    -- А ты видела -- чемодан-то в углу стоит? Весь полнехонько набит сахаром.    -- И то, Петька даве едва доколок его до избы. Тяжеленный...    -- Надо полагать, хорош Дунькин-то генерал... х-ха!..    -- Ну, это ей ближе знать... А только одета на отличку. И притом сережки и перстеньки...    Миѳический Дунькин генерал с бородой, без сабли и эполет, так и остался для обеих женщин загадкой. А вот что Дунька-сахарница увертлива -- это верно. Вон сколько всякаго добра навезла, да еще в Питере сколько осталось.    -- А морду зачем она красит?-- спрашивала кума. Ѳедосья.    -- Генералу хочет пондравиться... Все барыни красятся, ну, и Дунька-сахарница за ними.    По уходе соседок в избе воцарилось неловкое молчание. Маркыч выпил несколько рюмок водки и захмелел. Когда Анисья хотела взять у него бутылку, он разсердился.    -- Это я для закуски пью, глупая! Хороша закуска...    Авдотье Ивановне хоелось поговорить с матерью и сестрой "по душам", но при отце было неудобно. Степанида разсматривала сестру как-то исподлобья и не могла признать в ней ту Дуню, которую когда-то увезла тетка Лизавета. Совсем другая женщина, не из их семьи. Петька думал то же самое и вопросительно смотрел на Степаниду. Авдотья Ивановна старалась не смотреть на сестру, чтобы напрасно ея не смущать, хотя и заметила, что руки у нея такия большия и красныя. Последнее ее огорчало. На такую пятерню и перчаток не подберешь...    Авдотья Ивановна осталась ночевать и, вспоминая старину, забралась на полати, где спала Степанида. Когда она стала раздеваться, Степанида с детским любопытством разсматривала все подробности городского дамскаго костюма и никак не могла удержаться от смеха.    -- Ах, ты, глупенькая,-- ласково говорила Авдотья Ивановна, обнимая ее.-- Совсем дурочка!..    Степанида молча целовала сестру, и Авдотья Ивановна прижимала ея мокрое от слез лицо к своей груди. Ей тоже хотелось плакать. К душе поднималось что-то такое забытое, по хорошее, доброе и светлое. Пахло сапожным товаром; по стенам с шуршаньем ползали тараканы; из-за перегородки, где спали старики на одной кровати, раздавался тяжелый храп Маркыча.    -- У тебя есть жених?-- спрашивала шопотом Авдотья Ивановна, когда улеглась рядом с сестрой.    -- Есть!..-- еще тише ответила Степапида.    -- Ты его любишь?    -- А разве можно жениха не любить? Под венцом поп про это читает каждый раз.    Девушка, очевидно, не понимала даже самаго слова "любовь", и Авдотья Ивановна тихо разсмеялась.    -- Ну... нравится он тебе?    -- Ничего... Только ростом мал. У нас все парни такие... недоростки... Смешной он, Илюшка. Вместе на фабрику ходим...    -- Кто же тебе сказал, что Илюшка твой жених?    -- А мамынька. У них семья небольшая: Илюшка второй брат, только в солдаты не попадет, потому что палец ему машиной оторвало. Старик попивает случаем, а братья не пьют. Корову держат... Ничего, хорошая семья. Старший-то брат на выдел просится, а Илюшке и двор и усадьба достанется. Илюшка глупый, как-то мне целый фунт пряников подарил.    Сестры долго шептались, пока Степанида как-то по-детски заснула на полуслове. Авдотья Ивановна не спала почти всю ночь. Она видела сестру замужем, видела этого мужа-недоростка, вот такую же лачугу, грязных ребят, бедность и в конце концов Степаниду обозленную, исхудалую, состарившуюся прежде времени, как все эти кумы Ѳедосьи и Фимушки.    -- Нет, увезу ее в Питер,-- еще раз решила Авдотья Ивановна.