В принципе, бетам таких вопросов не задавали. Решения принимали не они. Но Костя осторожно посмотрел на нахмурившуюся женщину и заставил себя ответить – как бы то ни было, не отвечать на прямой вопрос альфы он не мог себе позволить.
- Если это возможно, госпожа, – тихо проговорил он, опуская глаза. Он давно отвык формулировать свои желания в таких вопросах. И не знал, как устроена жизнь в другом городе. Только смел надеяться, что с женщиной-альфой всё будет не так беспросветно и унизительно. Возможно, ему перепадёт чуть больше личной свободы.
- Значит так, – от резко полыхнувшей злости, чуть не выбившейся из-за ментальных щитов, он едва подавил порыв упасть в позу подчинения, – Разъясняю один раз. По-человечески. Когда я задаю прямой вопрос, я жду прямого ответа. Не словесные кружева и не блеяния кротких овечек. Ты – волк, блядь, или кто?! Собери яйца в кучу и роди нормальный ответ! Я на тебя силой не давлю и ни к чему не принуждаю! И нюх не растеряла пока, понимаю, что вас двоих связывает, – она коротко дёрнула головой в сторону замершего рядом Жени. – Ты хочешь поехать со мной в другой город, стать членом другого клана, перейти под покровительство посторонней альфы? Чтобы не было потом тихих истерик и сожалений о потерянных чувствах?
- Я никогда не был в других кланах, госпожа, – Костя заставил себя встретить её взгляд как мог твёрдо. – Я не знаю, какие у вас порядки. Но если у меня есть возможность избежать участи публичной беты в этом городе, я совершенно точно этого хочу. Что бы нас ни связывало, – он горько усмехнулся, бросив короткий взгляд в сторону Жени, – это не может иметь будущего. Я всё понимаю. Вы не услышите от меня никаких жалоб и сожалений, госпожа. Клянусь.
*
В Санкт-Петербурге Костя бывал в детстве. Он уже почти забыл, когда это было – слишком затмила те безоблачные времена беспросветная тоска и боль, от которой он почти не успевал отходить после обращения.
Из Москвы они уехали на третий день после того памятного разговора – Костя был уверен, что она запретит ему общаться с Женей, но на удивление, этого не произошло. Собрать вещи, документы, оставить Жене генеральную доверенность на квартиру в обмен на её денежный эквивалент – на всё это ушло совсем не много времени. В комфортабельном кресле «Сапсана» он поймал себя на мысли, что давно уже не помнил, когда проводил столько времени без унижений и тычков, напоминающих ему о его месте.
Женщина, от которой зависела вся его дальнейшая жизнь, молча поджимала губы и закрывалась в непроницаемом коконе ментальных щитов каждый раз, когда видела его рядом. И практически не скрывала раздражения и неприязни.
- Позвольте вопрос, госпожа…
- Екатерина, – она стрельнула в его сторону жёстким, раздражённым взглядом. – В официальных случаях – Екатерина Петровна. Никаких «господ» у нас нет. Вампиры только таким балуются, – она поморщилась. – Что?
- Простите, – он склонил голову, полуобернувшись к ней в кресле. – Вы не поставили мне метку…
- Ты не член моего клана, – прорычала она почти агрессивно, непроизвольно заставив его сильнее склонить голову. – Решение о приёме в клан будет принимать Ульфрик. Я его предупредила. Если он посчитает, что тебе место в наших рядах, и ты будешь согласен, я поставлю тебе метку.
*
Он тогда долго не мог поверить, что это не какая-то форма изощрённого издевательства. Что значит «если ты будешь согласен»? Кто когда у беты спрашивает согласия? Смысл спрашивать согласия у того, кто всё равно не сможет отказать? Чтобы лишний раз ткнуть носом в то, что он сам виноват во всём, что будет с ним происходить? Так он и так не собирался уходить от ответственности или жаловаться на несправедливость жизни. Давно уже понял всё.
Ульфриком Санкт-Петербурга оказался мужчина средних лет, в деловом костюме, с тщательно подобранной силой, который представился Виктором Петровичем. Фреки – молодого парня с открытой улыбкой, представившегося Александром, который ехал с ними в одном вагоне, он и раньше где-то видел, только долго не мог вспомнить где. Екатерина Петровна сразу подошла к Ульфрику и Фреки, оставив Костю, неловко замершего посреди комнаты, без намёка на поддержку или, тем более – защиту. Он понимал, что не имеет никаких прав ни просить, ни ожидать ни того, ни другого, и только молча сглотнул комок в горле, в глупой попытке ухватиться за остатки гордости расправил плечи и вскинул подбородок, глядя прямо перед собой. В Москве бы ему и в голову не пришло стоять в присутствии первой тройки альф, но здесь по каким-то причинам предпочитали избегать показательного подчёркивания статуса.
Наоборот, разрешили присесть, прямо за широким овальным столом, и весь разговор проходил в форме какого-то дружественного собеседования. За одним исключением, которое все понимали – вернуться обратно он не мог. И согласился бы на всё, что бы они ни потребовали.
Он и соглашался, покорно кивая на каждое озвученное условие.