Городские легенды

– Давай, тварь, – прошептал я. – Сейчас я тебе устрою. Учеников моих жрать.

И зеркальная поверхность вдруг стала податливой как ртуть. Багровая пелена обступила меня, проглотила, всосала как огромная турбина. И не было возможности сопротивляться: сила зеркала потрясала. Меня играючи подбросило, закрутило: я почувствовал, как внутри хрустят кости и стонут от боли мышцы. А еще через мгновение я оказался внутри.

Под моими ногами был неровный пол, словно состоящий из ограненного хрусталя. Стены и потолок были такими же. Комната, а вернее пещера, имела форму круга и была примерно десять метров в радиусе, без дверей и окон. Багровый цвет пропал. Хрусталь был прозрачным, но разглядеть то, что было за ним, не представлялось возможным – все терялось в прозрачных глубинах, бесконечной игре граней. По правую руку от меня стояла на коленях Алина перед небольшим окошком, в котором был виден мой кабинет, такой близкий и такой далекий.

Прямо передо мной лежал труп Артема с обнажившимися органами и аккуратно обглоданный в некоторых местах до костей. Белые ребра торчали вверх как пальцы. Остекленевшие голубые глаза изумленно глядели в потолок, словно спрашивая у кого-то невидимого: "За что меня так?"

– Сверху! – истошно закричала вдруг Алина.

Я отшатнулся, и это движение спасло мне жизнь. Паук прыгнул сверху. Он сидел там, затаившись между граней хрусталя, вцепившись когтями в незаметные на первый взгляд трещины. Один из черных когтей все же задел меня, прочертив длинную кровавую полосу по груди. Меня закрутило, и я выронил ставшее черным зеркало, которое все еще сжимал в руке. Оно разбилось на сотни матовых осколков, запрыгавших по хрустальному полу как маленькие черные звезды.

Паук грациозно приземлился и мгновенно развернулся в мою сторону, подняв передние лапы, оканчивающиеся изогнутыми когтями. Я подался вперед и рубанул наотмашь. Безрезультатно. Тварь отскочила так быстро, что я едва увидел движение. И прежде чем я успел снова поднять саблю, он прыгнул снова, на этот раз на меня. Удивительно, но рефлексы меня не подвели: повернув рубящую грань, я ударил наискось снизу вверх, задев-таки чудовищного паука. Раздался хруст, и вместе с тем я почувствовал сильный толчок в левое плечо. По руке заструилось что-то теплое, и первые красные капли, скопившиеся на кончиках пальцев, упали вниз. Алина за моей спиной судорожно вскрикнула.

Паук тоже пострадал: одна из его лап оказалась наполовину отрубленной моим ударом. Лиловая слизь струилась из раны, а поврежденная конечность изогнулась вопросительным знаком, подтянувшись к туловищу. Он зашипел, чуть подавшись вперед, угрожающе подняв передние лапы. Удивительно, но в его шипении мне почудилась неуверенность. Паук сотни лет, затаившись, сидел в своем логове в багровых глубинах дьявольского зеркала, и сотни лет пожирал людей, случайно или намеренно разгадавших его тайну. А теперь перед ним стоял вооруженный человек, готовый дорого продать свою жизнь. Он не привык сражаться в открытую, хотя превосходил меня в силе и скорости. Страшная воля чудовища встала напротив воли человека. Я взмахнул саблей, и паук попятился, еще выше подняв лапы.

Его неуверенность придала мне сил и вселила надежду. Я забыл о боли.

– Сдохни! – процедил я сквозь зубы и, сделав быстрый шаг вперед, рубанул сплеча.

Паук отскочил, но на этот раз значительно медленнее – наполовину отрубленная лапа мешала ему. Я последовал за ним, рубя саблей воздух и высекая искры из хрусталя. За мной оставалась кровавая дорожка: кровь, капающая с руки, не унималась. Паук уворачивался и пятился, изредка угрожающе шипя. Наконец мне удалось загнать его в угол, образованный двумя прозрачными гранями. Он мог бы забраться на стену, но это означало на миг подставиться под удар. И тут он снова заскрипел жвалами, но на этот раз звук не причинял боли. Напротив, он был приятен и чем-то напоминал пение. Я ненароком глянул в алые глаза и неожиданно понял, что не могу отвести взгляд. Мир вдруг сузился до россыпи алых, словно карбункулы глаз. Они обрели глубину, и я почувствовал всю древность, мудрость и… доброту существа, криво стоящего на семи лапах напротив меня. Мир вокруг наполнился шепотом, гармонично вплетавшимся в "пение" паука. Моя ненависть уходила, словно вода в песок, а вместе с ней исчезали силы. Я сначала опустил саблю, а потом и вовсе разжал пальцы. Клинок глухо звякнул о хрусталь. В благодарность паук усилил "пение", вплетая в него новые ноты, доселе неведомые мне. Песнь была прекрасной, и я вдруг понял, что по моим щекам катятся слезы раскаяния. Я стыдился того, что вступил в эту прекрасную хрустальную обитель как враг, с поднятым оружием, стыдился того, что ранил ее радушного хозяина, раскаивался в своем намерении убить. Сзади что-то кричала девушка, но я не обращал внимания на ее слова: их полностью заглушало пение паука. "Нет, только не прекращая петь, пожалуйста!" – молил я беззвучно. Я никогда не слышал ничего прекрасней.