— Они умрут? — задала она другой вопрос. Поскольку она отнюдь не считала себя первой и единственной жертвой Каттера, то, скажи Сирин «да», она бы не огорчилась.
Но он только покачал головой:
—
Лесли вздрогнула.
— Счастливых концов не бывает, — продолжал Сирин. — Точнее, концов вообще не бывает, никаких. Просто у каждого из нас своя история, которая вплетена в одну Историю, общую для фей и для людей. Иногда мы делаем шаг и попадаем в чужую жизнь, из которой выходим через несколько минут или задерживаемся в ней на много лет. А большая История идет себе и идет своим чередом.
В тот раз Лесли не поняла, о чем говорил Сирин.
Каждый день после школы я захожу к ней. Иногда она бывает не в себе от таблеток, но как-то раз, в один из хороших дней, она рассказала мне все про бабушку Нелл, про Келледи и про фей. И еще она сказала, что мир устроен в точности так, как я написала в том сочинении по английскому. Феи существуют на самом деле, они никуда не ушли; просто теперь они свободны от человеческих представлений о них и делают что хотят.
И это ее пугает.
А еще она думает, что Келледи — это какие-то духи земли.
— На этот раз я ничего не могу забыть, — пожаловалась она.
— Но если ты знаешь, что феи есть, — спросила я у нее, — если ты веришь в них, то почему ты в санатории? Может, и мое место здесь?
И знаешь, что она мне ответила?
— Я не хочу в них верить, меня от них тошнит. И в то же время я не могу забыть, что они повсюду, все эти волшебные твари и разные ночные страхи. Они — реальность.
Помню, я сразу же подумала про Каттера и того другого парня у него в квартире и о том, что сказал про них Сирин. Но тогда получается, что моя мама тоже плохой человек? Нет, в это я не могу поверить.
— И в то же время их
чтобы совсем не сойти с ума, буду глотать таблетки.
Она повернула голову к окну. Я тоже посмотрела туда и увидела похожего на обезьяну человечка, он шагал через лужайку перед санаторием и тянул за собой свинью. Свинья была нагружена всякой всячиной, на манер вьючной лошади.
— Не могла бы ты... не могла бы ты вызвать сестру, мне нужно принять лекарство, — сказала мама.
Я пыталась объяснить ей, что нужно просто взять и раз и навсегда принять мир таким, какой он есть, но она и слушать не хотела. Все просила вызвать сестру, так что в конце концов я встала и пошла ее разыскивать.
И все-таки это я во всем виновата.
Теперь я живу у Келледи. Папа хотел отдать меня в школу-интернат, потому что его все равно почти не бывает дома и он не смог бы заботиться обо мне так, как нужно. Я никогда раньше об этом не думала, но когда он это сказал, я вдруг поняла, что мы с ним совсем друг друга не знаем.
Мэран сама предложила мне пожить в их доме. В день рождения я переехала.
У них в библиотеке есть одна книга — ха, сказала тоже, одна! Скорее уж миллион! Но ту, которую я имею в виду, написал один парень из нашего города, его зовут Кристи Риделл.
Речь в ней идет о феях и о том, что их считают духами тьмы и ветра. «Музыка фей — ветер, — пишет он. — Их танцы — игра теней при свете луны, или звезд, или даже во тьме. Феи, как духи, всегда стоят у нас за спиной, хотя помнят их только улицы города. Но ведь они вообще ничего не забывают».
Не уверена, принадлежат Келледи к этому миру духов или нет. Одно я знаю наверняка: когда я вижу, как они заботятся друг о друге, живут и дышат друг другом, у меня появляется надежда, что все еще наладится. Мы с родителями не то чтобы не ладили, а скорее не интересовались друг другом. Дошло до того, что я стала думать, будто у всех так, — другого-то я никогда не видела.
Вот почему я так стараюсь быть внимательной к маме. Я не говорю с ней о том, чего она не хочет слышать, хотя сама и верю в это. В конце концов, как сказал Сирин, мы ведь только две ниточки одной большой Истории. Иногда наши пути встречаются, иногда расходятся. Но какими бы разными мы ни были, обе наши истории — правда.
И все-таки жаль, что счастливых концов не бывает.
Чародеи