Городской цикл [Пещера. Ведьмин век. Долина Совести]

Влад забросил работу. Влад садился за руль, куда-то ехал, возвращался; убирал во дворе, вскапывал газон, надеясь почему-то, что боль в ладонях и мышцах пересилит внутренний зуд, желание немедленно видеть Анжелу. Первые несколько раундов она проиграла подчистую – сама явилась к нему, и даже раньше, чем ожидалось; зато потом она вдруг исчезла, и Влад, прождав ее день и ночь, малодушно сдался. Он сел за руль и поехал разыскивать гостиницу «Турист».

– Позови горничную! – крикнул странный высокий голос из-за двери с табличкой «пятьдесят два», Влад не сразу узнал этот голос, и ему показалось, что он ошибся номером. – Дверь…

Влад обратился к дежурившей на этаже старушке, низенькой и круглой, как пуговица. Та долго перебирала ключи, встревожено прислушиваясь к голосу постоялицы, с придыханием повторявшему: «Дверь! Дверь!» Казалось, женщина в запертом номере пребывала в любовном экстазе; возможно, на ум горничной как раз и взбрела какая-нибудь непристойность, она даже слегка сопротивлялась, когда Влад, мягко оттеснив ее плечом, ринулся в ванную.

Секунда совершенного счастья. Слишком короткая секунда. С каждой новой встречей – все короче и короче…

Анжела сидела на краю ванны, похожая на жертву гигантского паука. Всю ее опутывала капроновая бельевая веревка, причудливое макраме, сплетенное между живой женщиной и чугунной сушилкой для полотенец. Влад подумал, что будет, если горничная увидит эту дикую картину; он обернулся, загораживая Анжелу собой:

– Спасибо. Все уже в порядке.

– Спасибо, можете идти, – эхом отозвалась из ванной Анжела.

Старушка поколебалась, но все-таки вышла, смущенная и обескураженная. Влад обернулся к Анжеле; по-видимому, на создание произведения искусства, привязавшего ее к батарее, ушел не один час.

– Возьми. В комнате. Ножницы, – сказала Анжела тихо.

Он нашел маникюрные ножницы на низком журнальном столе. Краем глаза заметил, что в маленькой комнатке все перевернуто вверх дном; взялся резать веревку, но слабосильные ножницы не были предназначены для поединков с бельевым шнуром. Капроновые концы лохматились, делаясь похожими на некрасивые цветы; ножницы тупились и увязали. Намертво затянутых узлов было штук двести; Влад наконец закончил кромсать веревку, и Анжела сползла на синий кафельный пол.

Влад взял ее под мышки и оттащил в комнату. Мельком вспомнилось: вот так и она его таскала, отключившегося после чашки чая «с сюрпризом»…

– У меня руки затекли, – сказала Анжела. – У меня все затекло. У меня спина болит. У меня ноги замерзли. У меня…

– Сама виновата, – сказал Влад. – Надо было просто сесть и приехать. И не разыгрывать героиню.

Она усмехнулась:

– В следующий раз я придумаю что-нибудь поинтереснее. Добуду наручники и пристегнусь к батарее. И ты приползешь ко мне на поклон, как сегодня. Ты будешь приползать ко мне всегда.

– Хорош поклон, – сказал Влад. – Знаешь, жалкий вид победителя сильно скрашивает горечь поражения… если это поражение.

Анжела вдруг расхохоталась звонко и весело. Опрокинулась на диван, раскинула руки:

– Послушай, знаешь, на кого мы похожи? На человека, решившего побороться с собственным мочевым пузырем. Он считает унизительным ежедневную потребность писать… и потому держится до последнего. А потом бежит в сортир с выпученными глазами. Вот на кого мы похожи, дорогой мой господин литератор… Почему ты не пришел вчера? Вчера же ты уже был «хорошенький» – почему ты не приехал, это ведь не так далеко? Ждал, чтобы я приползла к тебе на пузе? Тебе нравится, когда я перед тобой ползаю? Приятно, на сердце тепло? Правда?

– Неправда, – сказал Влад.

– Тогда ты почему ты не приехал сам, первый? Вчера я была дома весь день… Угостила бы тебя вином. Мы посидели бы, поговорили, как люди…

– А где этот твой приятель? – Влад изобразил руками шкафообразные плечи.

– А ты ревнуешь? – усмехнулась Анжела.

– Он ведь тоже требует свиданий, – ровным голосом пояснил Влад. – Если ты его привязала…

– Не беспокойся, – она отвернулась. – Я… пошутила. Я, собственно, и не собиралась по-настоящему его привязывать. Так, поигралась…

Она задумчиво разглядывала следы от веревки на своих запястьях. Припухшая краснота полосок оттенялась свинцовой синью.

– Поигралась, – задумчиво повторил Влад. – Ну, я пошел.

– Погоди, – сказала она, когда он уже стоял в дверях. – Давай… договоримся. Каждые три дня, на перекрестке трассы и Дачной улицы… В двенадцать ноль-ноль. Чтобы по-человечески жить. Давай?

* * *

Жить по-человечески.

Влад завел себе карманный календарь (под страхом смерти он не стал бы показывать его Анжеле). Каждый третий день в нем был обведен шариковой ручкой. Вся жизнь распалась на микропериоды, исчезли понедельники и субботы, стерлись все числа месяца, осталось только «раз-два-три», меланхоличный вальс, в котором оба – и Влад и Анжела – постепенно научились находить некое мрачное удовольствие.