Горожане

«И получилось так, — с удивлением отметил Гусев, — что вспомнил я ее гораздо раньше, уже сегодня. Ну ладно, — подумал он, — действительно пора идти. Бог с ним, с этим метро, наверное, я что-то перепутал. А то еще мистиком станешь, не иначе». Борис тронул Устинцева за локоть: пошли, мол, но тот неожиданно заинтересовался каким-то происшествием. Неподалеку от них находился пограничный пункт. Площадка, немногим отличная от платных автомобильных стоянок, — такое же невысокое ограждение из железных труб, только при въезде и выезде вместо цепочки — полосатый шлагбаум; рядом небольшой одноэтажный домик. «Это и есть граница?» — с легким разочарованием подумал Борис. Подъезжала очередная машина, водитель предъявлял документы, пограничник заглядывал внутрь, иногда открывал багажник, потом козырял — и спустя несколько минут машина колесила уже по Западному Берлину. Но сейчас, видно, что-то случилось. Пограничник пригласил водителя и его спутницу выйти из автомобиля, те размахивали руками, горячо с ним спорили, но он был непреклонен. Все трое направились в служебное помещение. И пока Борис ожидал развязку этой истории, он вдруг вспомнил о том, что занимало его воображение. Фильм о последних днях войны, о боях в Берлине. Ну конечно! И как только он мог забыть об этом. По приказу фюрера открыли шлюзы, в метро хлынула вода. Все, кто находился на станции, еще не вполне осознавали, что означает этот поток, сначала затопивший только рельсы, но вот он уже подступил к платформе, захлестнул ее, и мгновенное оцепенение сменилось паникой, отчаянными криками, мольбой о спасении.

Вот это самое метро… Борис еще раз подумал о том, сколько звериной, фанатической жестокости было в этом замысле фюрера — приравнять собственную смерть к гибели целой нации, лишить ее права и перспективы исторического выбора. Наверное, бесчеловечность и есть основное проявление фашизма. Кстати, среди туго запеленатых младенцев, которых матери поднимали над головой, спасали от воды, затопляющей платформу берлинского метро, мог находиться и Хайнс Шульце, который вот сейчас стоит рядом с ними, молодыми советскими инженерами, и нетерпеливо посматривает на часы. Что же, — оборвал свои бессвязные размышления Гусев, — действительно пора идти. Все-таки их ждет знаменитое немецкое пиво.

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ДИРЕКТОРА РОМАН

1

Осенью, когда идут дожди, вода в Алгуни становится мутновато-желтой; в такие дни не хочется смотреть на реку. А дожди льют с конца сентября до первого снега. Даже пристань, мое любимое место в Таежном, выглядит тоскливо: лодки, перевернутые вверх днищем, напоминают, что лето прошло, кончились походы за грибами и кедровыми орехами и рыбу больше не поудишь — идет нерест кеты…

Тыльной стороной ладони я протираю запотевшее боковое стекло, хотя что можно разглядеть на ходу, при скорости девяносто километров в час? Скоро, за поворотом, начнется крутой подъем, а там — смотровая площадка, откуда хорошо видны река, широкая полоса тайги на правом берегу, на левом — плоские крыши жилых домов, серая, с красной поперечной полосой горловина теплоцентрали и бетонные строения целлюлозно-бумажного комбината. Отсюда, с крутого холма, и начинается Таежный, город, выросший в тайге и сохранивший ее зеленые островки в парках и на проспектах. Тремя лучами улицы расходятся с холма, фасады домов, выложенные облицовочным кирпичом, сверху похожи на веселую мозаику. Впрочем, и декоративный орнамент стен и витражи детсадовских зданий выглядят хорошо лишь в солнечные дни, но не сегодня — в серую, унылую непогодь.

— Ну и льет! — говорю я своему соседу. — Прямо всемирный потоп!

Гурам ничего не отвечает, только смущенно ерзает на сиденье. Даже здесь, в машине, Гурам Чантурия пребывает в обычной своей позе бедного родственника. У него блестящие черные глаза, густые вьющиеся волосы — все характерные признаки уроженца города Тбилиси. Но до чего обманчива внешность: Гурам не унаследовал от традиционной грузинской натуры ни темперамента, ни самообладания, ни веселого нрава. Говорит Чантурия тусклым, монотонным голосом, быстро тушуется в острых ситуациях, сесть старается так, чтобы даже случайно не оказаться на виду. Хотя чего бы ему скромничать?

«Волга» одолела подъем, миновала строящийся Дом культуры, водитель прибавил газу. Дело, по которому я тороплюсь на СБО — станцию биологической очистки, — грозит сорвать весь мой отдых. Неприятное, честно говоря, дело. Председатель рыболовецкой артели Лапландер позвонил утром в горком партии и сообщил, что в двадцати километрах от города обнаружен косяк дохлой рыбы. Пока не прибыла комиссия, Лапландер не берется ничего утверждать, но боится, что причина — в сбросах.