Горшочек с медом

Едва стаял снег, как москвичи дружно принялись копать. Любой клочок городской, забитой щебнем и стеклом земли — под грядки. Но с грядок еще когда-то что-нибудь получишь. А в подмосковных деревнях уже не только картошки — свеклы кормовой не выменять.

— Надо ехать подале,— постановила тетка Паланея.— Туды, где хлеб ростють. Будем, Юля, шить денно нощно, выполним норму за неделю до срока. За неделю обернемся.— Она успела уточнить у «добрых людей», куда именно надо ехать.— И не транты энти тащить,— так она называла одежду,— а соли собрать, керосину. Во, что надо!

Соль по карточкам выдавали, а расход невелик: не всякий день есть в доме варево. Соли собрать можно. И керосину тоже. Хоть и жесткий лимит на электричество, хоть и приходится сидеть с коптилками, но дни стали длиннее. Керосин можно сэкономить.

За день до их отъезда Женя принес тугой мешочек соли:

— Довоенная. Мамин запас дома обнаружил.

— Что тебе привезти? — спросила Юля.— Мука тебе ни к чему.

— А! — Он махнул рукой.— Мне все ни к чему.

И Юля тут же решила, что за соль выменяет ему что-нибудь вкусненькое.

От той станции, куда можно было ехать без пропуска, дальше предстояло добираться попутными машинами. Вышли на шоссе, «проголосовали». Шофер первой же машины лихо тормознул, распахнул дверцу:

— Пож-жалуиста! Как не подкинуть та-акую девушку!

Поехали. Шофер тут же выяснил: куда они и зачем? И оказалось, что в деревне, возле которой стоит их часть на переформировании, хлеба прорва. А мешочникам туда не попасть: далеко от шоссе. Его самого смутило слово «мешочники», он извинился:

— Это я не про вас!

Тетка Паланея было засомневалась:               «Надо ли ехать в такую даль? Как потом с грузом дотащимся?»

— Ер-рунда! — отмахнулся шофер.— Враз организую вам попутку.

Как видно, по этому шоссе он ехал не впервые. Знал, где стоят контрольно пропускные пункты. Не доезжая их, высаживал, указывал тропинку:

— По ней опять на шоссе выйдете. Буду ждать, не сомневайтесь. Мотору поостыть в самый раз.

— Вот повезло, так повезло! — радовалась тетка Паланея.

Весенний день длинный. Солнце еще стояло высоко, когда прибыли в ту деревню, которую так расхваливал шофер. Он же определил их и на квартиру:

— Тут будете в чистоте и спокое.— Посулил вскоре наведаться и лукаво-многозначительно подмигнул Юле. Молодая хозяйка от этого ревниво нахмурилась. Ухарь подмигнул и ей, прибавил с вызовом: — Вот так вот, Мар-руся!

Маруся, узнав, что они привезли на обмен соль и керосин, сама побежала по соседям — известить. Крикнула уже на бегу:

— Одним днем обернетесь с таким товаром!

В самом деле, соседи прямо-таки набежали. Всем позарез нужны были в этой глубинной деревне и соль и керосин. У Юли и того и другого было мало. И потому мама в Москве пошла на крайность. До последнего не пускала она «в расход» свою блузку из нежнейшего, белейшего батиста. Вокруг воротника, на груди — пена еще более белых кружев. Мама в этой блузке становилась красавицей. И вот, бережно сложив, мама погладила ладонью кружева — попрощалась. Сунула блузку в мешок.

— Нет! — воскликнула Юля и выбросила блузку.

— Нет! — эхом отозвался дед из своего угла.— Нет, Лиза, нет!

— Да! — непреклонно сказала мама. И так, чтоб дед не видел, глазами показала на него Юле.

У деда на щеках появился голодный отек: старики и дети особенно страдали от голода.

Теперь Юля развернула блузку перед Марусей. И та посоветовала:

— Пойди к Дуське. Она у нас модница. Во-он в ту избу.

Дуська — грудастая девка, наверное, Юлина ровесница — вцепилась в блузку:

— Беру!

— Мала, поди, будет? — усомнилась Дуськина мать.— Померяй.

Что ж, блузка в самом деле была Дуське мала, перламутровые пуговки натягивали петли. Блузка, делавшая маму красавицей, безжалостно подчеркнула непомерное богатство Дуськиного бюста и обезобразила Дуську.

— Мала, мала. Сымай! — Мать махнула рукой.

— А ничего не мала! — Дуська вертелась перед зеркалом.— Что ты, маманя, понимаешь? Нынче модно в облипочку. Беру!

— Ну, так и быть...— Мамане блузка тоже нравилась.— За кило муки можно взять.

— Еще чего!—отрезала Юля,— Три кило, не меньше!

Это была безумная, невероятная цена. Для того и назначила ее Юля, чтоб Дуська сняла наконец блузку со своих… своих...

— Три кило!—Маманя язвительно расхохоталась.— Сымай, Дуська!

Но Дуська, как видно, не лишена была в доме права голоса. И был он у нее из числа тех, что не перекричит и уличный репродуктор.

— Не сыму! — Вот так она произнесла этим самым голосом.— И черт с ней, с мукой!

— Дуська, опомнись!

Поспорили. Покричали. Последнее слово осталось за Дуськой. Отвесила на безмене муку — со щедрым «походом».

— За эдакую красоту не жалко!

Довольная и собой и Дуськой, Юля вернулась в Марусин дом. Там тетка Паланея громогласно торговалась с хозяйками. Муку придирчиво проверяла: сыпала на ладонь щепотку, плевала на нее и скатывала в комочек. Отведав комочек на вкус, ставила «диагноз»: «Ничего мука!» Или: «Дрэнь. Сырое зерно смолола, молодица!»