Горшок золота

Вскоре оказались они у Горт на Клока Моры, но там козел не остановился. Миновали они здоровенное дерево лепреконов, двинулись сквозь пролом в изгороди, на соседнюю пустошь. На славу сияло солнце. Ветерок едва шевелил жесткие травы. И вдали, и рядом стояли тишь да тепло, бескрайний, веселый покой. Через все небо мягко плыли под парусом немногие облака – по синеве до того громадной, что взгляд не справлялся с таким горизонтом. Несколько пчел гудели хором, то и дело поспешно сипела оса по делам. А кроме этих, никаких иных звуков не доносилось. Таким покойным, таким безмятежным и укромным все тут казалось, что могло сойти за детство мироздания – как было детством утра.

Малыши, все еще держась за дружественного козла, подошли к краю той пустоши – к горной вершине она взбиралась покруче. Кругом валялись громадные валуны, чуть прикрытые лишайником и мхом, всюду росли папоротник и можжевельник, и в каждой расщелине меж камнями водились растения, чьи маленькие, сжатые в кулак корни отчаянно и безрассудно цеплялись за бытие в почве, едва ли в полдюйма глубиной. Когда-то эти камни сокрушило так люто, что сплошные гранитные поверхности размололо на куски. В одном месте из чахлой растительности сурово торчала оголенная стена камня, иззубренного и ломаного. Вот к этой-то каменной стене козел и плясал. Нашлось в той стене отверстие, прикрытое густыми кустами. Козел протиснулся сквозь ту поросль и исчез. Дети, любопытствуя узнать, куда зверь девался, полезли следом. За кустом оказалась высокая узкая расселина, и они, потирая ноги, уязвленные крапивой, терновником и можжевеловыми колючками, забрались в ту щель, полагая, что здесь козел спит холодными сырыми ночами. Через несколько шагов они обнаружили, что проход довольно удобно просторен, затем заметили свет, а еще через миг хлопали глазами, глядя на бога Пана и Кайтилин Ни Мурраху.

Кайтилин узнала их сразу и поприветствовала.

– О, Шемас Бег, – воскликнула она укоризненно, – до чего же грязные у тебя ноги. Почему ты не гуляешь в травянистых местах? И тебе, Бригид, полное право стыдиться – при таких-то руках. Иди сюда сейчас же.

Всякий ребенок знает, что любая женская особа на белом свете уполномочена мыть детей и давать им еду, – для этого и сотворены взрослые, а потому Шемас и Бригид Бег смирились с мытьем, к коему Кайтилин немедленно произвела приготовления. Когда их отмыли, Кайтилин показала на два плоских камня у стены пещеры и велела детям сесть и вести себя хорошо, что дети и проделали, не сводя глаз с Пана, – с благодушной серьезностью и любопытством, каким доброжелательная малышня всегда одаряет чужака.

Пан, лежавший на ложе из сухой травы, сел и вперил столь же благодушный взгляд в детей.

– Пастушка, – проговорил он, – кто эти дети?

– Это дети Философов из Койля Дораки; Седая Женщина из Дун Гортина и Тощая Женщина из Иниш Маграта – их матери, а сами они порядочные бедные дети, благослови их Господи.

– Зачем они сюда явились?

– Тебе придется спросить их самому.

Пан глянул на детей с улыбкой.

– Зачем вы пришли сюда, детишки? – проговорил он.

Дети взглядами уточнили друг у дружки, кто будет отвечать, и затем молвил Шемас Бег:

– Мой отец отправил меня повидаться с тобой, достопочтенный, и сказать тебе, что творишь ты недоброе, удерживая Кайтилин Ни Мурраху вдали от ее родных мест.

Бригид Бег обратилась к Кайтилин…

– Твой отец пришел повидать нашего отца и сказал, дескать, не знает, что с тобой сталось, что, может, ты лежишь навзничь в канаве, а черные вороны клюют твое мясо.

– И что же, – молвил Пан, – сказал на это ваш отец?

– Он велел нам прийти к ней и попросить ее вернуться домой.

– Вы любите вашего отца, детишки? – спросил Пан.

Бригид Бег задумалась на миг.

– Не знаю, достопочтенный, – ответила она.

– Ему нет до нас никакого дела, – встрял Шемас Бег, – а потому не знаем, любим мы его или нет.

– Мне нравится Кайтилин, – сказала Бригид, – и мне нравишься ты.

– И мне, – добавил Шемас.

– Вы мне тоже нравитесь, детишки, – сказал Пан. – Идите сюда, садитесь со мной, потолкуем.

И дети подошли к Пану, сели по обе стороны от него, и Пан обнял их.

– Дочь Мурраху, – произнес он, – нет ли в доме еды для гостей?

– Есть коврига, немного козьего молока и немного сыра, – ответила она и взялась собирать на стол.

– Я прежде никогда не ел сыра, – сказал Шемас. – Он полезен?

– Еще как, – ответил Пан. – Сыр, сделанный из козьего молока, довольно заборист, и есть его полезно тем, кто живет на открытом воздухе, а не тем, кто живет по домам, ибо у таких людей никакого аппетита. Несчастные они созданья, каких я не люблю.

– Мне нравится поесть, – сказал Шемас.

– И мне, – сказал Пан. – Всем хорошим людям нравится поесть. Хорош всякий голодный человек, а всякий неголодный человек скверен. Лучше быть голодным, чем богатым.

Кайтилин, снабдив детей едой, тоже уселась перед ними.

– По-моему, это неправда, – сказала она. – Я все время голодная, и никогда оно не хорошо.

– Будь ты все время сытая, тебе бы это понравилось еще меньше, – возразил он, – потому что, когда голодна, ты жива, а когда не голодна – жива лишь наполовину.