Горшок золота

– Объясню тебе, – отозвался он. – Красота есть Мысль, Сила есть Любовь, Безобразие есть Порождение. Дом Красоты – голова мужчины. Дом Силы – сердце мужчины, а Безобразие чудовищно царствует в чреслах его. Пойдешь со мной – постигнешь восторг. Заживешь невредимой в пламени духа, и ничто безобразное не скует тела тебе и не воспрепятствует твоему языку. Среди любых лютых страстей пройдешь ты королевой без всяких мук или отчаяния. Никогда не сделаешься одержимой или устыженной, но всегда станешь выбирать сама свои пути и пребудешь со мной при свободе, довольстве и красоте.

– Всему, – сказала Тощая Женщина, – положено действовать согласно порядку собственного существа, а потому скажу я Мысли: если удержишь меня против моей воли, я скую тебя против твоей, ибо тот, что держит при себе невольника, делается стражем и рабом своего узника.

– Это правда, – сказал он, – а с тем, что есть правда, я тягаться не в силах, а значит – ты от меня свободна, однако не свободна от братьев моих.

Поворотилась Тощая Женщина ко второму мужчине.

– Ты – Сила? – спросила она.

– Я – Сила и Любовь, – прогремел он, – и со мной безопасность и мир, у дней моих честь, а у ночей – тишь. Никакое зло не ходит у моих земель, никаких звуков не слыхать, кроме мыка моего скота, песен моих птиц и смеха моих счастливых детей. Иди же ко мне – к тому, кто дарует защиту, счастье и покой, никогда не промахивается и не устает.

– Не пойду я с тобой, – сказала Тощая Женщина, – ибо я мать, и силу мою не прирастить; я мать, и к любви моей не прибавить. Чего мне желать от тебя, великий человек?

– Ты свободна от меня, – молвил второй мужчина, – однако не свободна от брата моего.

Тут поворотилась Тощая Женщина с ужасом к третьему мужчине, ибо от этого безобразного человека что-то в ней корчилось в восторге ненависти. Отвращение, что на пике своем превращается в притяжение, охватило ее. Дрожь, падение – и нет ее, но руки детей держали Тощую Женщину, пока горестно пресмыкалась она перед ним.

Он заговорил – голосом закупоренным, мучительным, будто шел из путаных пор самой земли.

– Никого не осталось, к кому тебе податься, – лишь ко мне одному. Не устрашись, но иди ко мне, и я подарю тебе дикие услады, какие уж давно забыты. Все, что грубо и буйно, все, что непристойно и беспредельно, то мое. Ни думать, ни страдать не придется тебе больше, но почувствуешь ты уверенно, что жар солнца – счастье; вкус пищи, ветер, что овевает тебя, спелая легкость твоего тела – все это поразит тебя, забывшую подобное. Мои могучие руки вновь сделают тебя яростной и молодой, станешь скакать по холмам юной козой и петь от радости, как поют птицы. Оставь сердитое человечество, за решеткой и в цепях оно спрятано от услад, идем со мной, с тем, к чьему древнему покою прильнут рано или поздно и Сила и Красота – словно дети, уставшие к вечеру, возвращаются к свободе зверья и птиц, телами, каких хватит для удовольствия, и без всякого дела до Мысли и бестолкового любопытства.

Но Тощая Женщина отстранилась от его руки со словами:

– Не годится это – повертывать, когда путь начался, но следует шагать дальше, туда, куда решено; нельзя нам вернуться и на твои луга, к твоим деревьям и солнечным пятнам, раз мы оттуда ушли. От пыток ума не увернешься ни ради какого облегчения тела, покуда дым, что ослепляет нас, не сдует прочь, а терзающее нас пламя не приспособит нас к неумирающему восторгу, что есть лоно Бога. Не годится и то, что вы, великие, стережете пути странников, стремитесь заманить их коварными посулами. Лишь на перекрестках сидеть вам, где путники медлят и сомневаются, а вот на тракте нет у вас власти.

– Свободна ты от меня, – сказал третий мужчина, – пока не станешь готова вернуться ко мне, ибо среди всего лишь я один стоек и терпелив и ко мне возвращается все, когда приходит время. Есть свет в моих тайных местах средь лесов и лампы в садах под холмами, что стерегут ангелы Бога, а позади моего лица есть другое, которое не ненавидят Сияющие.

Засим три Абсолюта встали и могуче зашагали прочь; шли они, а их гулкая речь гремела между землей и облаками, подобно порывистому ветру, и, даже когда они скрылись с глаз, слышно было, как тот мощный рокот мягко замирает в залитых луной просторах.

Тощая Женщина и ее дети медленно двинулись суровой дорогой по склону. Не близко, у дальней вершины холма что-то слегка светилось.

– Вон, – проговорила Тощая Женщина, – Бру Энгуса Мак ан Ога, сына Дагды Мора.

К тому-то огню и повела она утомленных детей.

Вскоре предстала она перед богом, и тот укрепил ее и утешил. Она рассказала ему все, что случилось с ее мужем, и взмолилась о его помощи. Легко получила согласие, ибо главное дело богов – наделять защитой и помощью тех, кто этого просит, однако (и в этом их ограничение) помочь они никак не могут, покуда их об этом не попросили, и свободная воля человечества – самый ревностно охраняемый и священный закон жизни, а значит, вмешательство любящих богов возникает лишь при равно любящих зовах.

Глава XVIII Счастливое шествие