Горсть патронов и немного везения

В шесть утра субботнего дня во дворе и на улице было почти безлюдно, намаявшиеся от изнурительного претворения экономических реформ москвичи отсыпались. Серый рассвет все еще не давал мне возможности по достоинству оценить окрас «фисташки» с простуженным компьютером, но уже было видно, что это не бленхейм. Водрузив на плечо сумку с рабочим инструментом, я подошел к первому подъезду и сразу же увидел табличку: «Подъезд № 1. 1—90». К счастью, домофон оказался неисправным, не было и консьержки; подсчитав, что восемьдесят первая квартира находится на четырнадцатом этаже, я вызвал лифт и поднялся на десятый, предпочтя четыре оставшихся преодолеть пешком, чтобы не будить соседей Балашовой.

Регистр дверного звонка был отрегулирован в унисон с писком «фисташкиного» паразита — такой же потусторонни и противный. Старый, натертый мастикой паркет не скрипел, и обутые наскоро кожаные шлепанцы с вензелями на носках не шаркали, а кроме того, не звенела цепочка и не слышался скрежет засовов: за грубой дверью в потертой дерматиновой обшивке никого не было. Соседи Балашовой, уезжая на дачу, оставили включенной радиоточку, и очередной исполнитель современных песенных текстов педерастическим голосом пытался разбудить весь подъезд. Мысленно повторив вместо «Отче наш» статью 136 «Нарушение неприкосновенности жилища граждан», я приступил к делу.

Увы, мне не придется хвастать перед внуками, что взлом старушкиного замка был сродни подвигу Геракла; мне не понадобились аппаратура оптического считывания для подбора отмычки, светящиеся порошки для определения конфигурации ключа, да и замок не изобиловал вариантами секретности: пришлось всего лишь отодвинуть защелку, и я оказался в пропахшей нафталином, несмотря на прохладную сырость, однокомнатной квартирке. Не могу сказать, что там было слишком холодно, но все же я предпочел поберечься и надел тонкие хлопчатобумажные перчатки.

Засов на внутренней стороне двери имелся, и если бы Балашова им воспользовалась, мне не суждено было бы преступить закон. Надежно запершись, я начал осмотр помещения.

Прямо напротив входной двери через прихожую размещалась кухня. Два шкафчика с сушилками для посуды, раковина, стол, две табуретки, пластмассовый абажур — все свидетельствовало о том, что Балашова была аккуратисткой: ни следов пыли, ни капли пролитого борща на газовой плите, ни складочки на отутюженных крахмальных занавесочках с изображением гжельского сервиза на чистом окошке. В кухню я заходить не стал, осмотрел ее из дверного проема и пришел к выводу, что накануне исчезновения (или отъезда) хозяйка гостей не принимала: в сушилке над раковиной была одна чашка, одно блюдце, одна тарелка, вилка и ложка.

Несколько пар обуви под вешалкой в прихожей не отличались новизной; черный в красных розах платок, кремовое демисезонное пальто, цветастый зонтик «Три слона», обувной рожок на гвоздике, зеркало, потертая ковровая дорожка во всю длину прихожей — вот и все, что поддавалось визуальному обозрению; можно было открыть тумбу под зеркалом, но я не увидел в этом необходимости.

Дверь в совмещенный санузел открывалась наружу. Отгороженная пластиковой занавеской ванна сияла чистотой, здесь пахло хорошим розовым мылом, и даже газовая колонка 1975 года выпуска, что следовало из прикрепленной к ней таблички, казалась новой. Одна зубная щетка, одна мочалка на крючке, одно полотенце…

Я толкнул дверь в комнату.

В кресле у журнального столика с телефоном сидела крашеная блондинка лет пятидесяти и смотрела на меня.

Полное лицо ее выражало испуг, и тем не менее она не кричала и не звала на помощь — должно быть, потеряла дар речи. Если уж меня, повидавшего виды детектива, готового ко всему, вплоть до стрельбы, будто пронзило электрическим током, то нетрудно было догадаться, каково ей видеть появление у себя в квартире незнакомого мужчины в шесть часов утра.

— Извините, дверь была незапертой, — придя в себя, начал я знакомство с гнусной лжи, как будто хозяйка не знала, запертой была дверь или нет. — Я не вор… я честный… то есть частный детектив… хотел задать вам несколько вопросов… Вы ведь Анастасия Емеьяновна, не так ли?..

На ней был теплый подпоясанный халат, в разъехавшиеся полы проглядывала василькового цвета комбинашка. Ветер в открытую настежь форточку шевелил ее волосы, уложенные в высокую прическу. Пальцы, сжимавшие подлокотники обитого зеленым велюром кресла с высокой спинкой, были унизаны кольцами, с ушей свисали молочные капли перламутровых сережек в золотой огранке.

Прошла минута, прежде чем я понял, что ей не нужны мои извинения: женщина была абсолютно мертва.

Мне казалось, что я приближаюсь к аналогичному состоянию; захотелось выскочить вон и с криком «Я не убивал!» бежать в сторону ближайшего, насколько я помнил — 15-го, отделения милиции. Но я так почему-то не сделал, а, напротив, превозмогая страх, приблизился к трупу на расстояние вытянутой руки.