Горсть патронов и немного везения

— Да. Его в чьем-то гараже нашли, с отверткой в сердце. Ребята хотели Зверя взять, но Ямковецкий запретил. Сказал, что из тюрьмы от Бурого «малява» пришла. Чуть позже, в декабре, «пиковые» поперли на отель «Останкинский» — ресторан с сибиряками не поделили. Вот там была сеча — по восемьдесят боевиков выставили. Не подоспей мы — чеченцы с азерами бы объединились.

— Значит, вы объединились с сибиряками»?

— А по-твоему, нужно было уступить «пиковым»?

— Ну патриоты, етит!.. — сплюнул Решетников. — Где там Российской Армии!

— Фуфло это все, — признался Карат. — Зверь с Ямковецким встретились, покалякали, команду спустили.

— А если бы он с Аслаханом покалякал?

Карат не ответил, затушил окурок с оплавленным мундштуком.

— Зверь теперь где?

— Зверь теперь в раю, — ответил Карат и встал. Следом поднялись остальные. — Вот здесь его, у кафе «Фиалка», положили. Рядом с его «БМВ» вшивая тачка стояла — старенькая «Шкода». А в багажнике — бомба с радиоуправляемым детонатором на восемьсот грамм тротила. Ахнуло так, что в кафе стекла повылетали.

— Кто?

— Не знаю. Но делом занимались гэбэшники.

О том, что Зверя пришили, тогда еще старлей Решетников знал, но в подробности вникать не было нужды.

— На Даниловской в ресторане «Невод» официантом брат Потоцких Эдик, если что — обратись к нему. А я тебе все сказал. Будут личные проблемы — заходи, поможем.

— Что вы все по кабакам, Карат? «Мотылек», «Олень», «Фиалка», «Невод»… Голодные, что ли? Когда уже нажретесь-то?

Все снова заржали, но Карат слова его воспринял серьезно:

— Когда в тюрьмах да на зонах кормить лучше станут. Там от голода эти мысли приходят — выйти бы на волю, захомутать кафешку да нажраться вдоволь, а потом можно и снова на нары.

Захлопали дверцы, и все три «восьмерки», укомплектованные бойцами заматеревшего Карата, укатили по Богородскому шоссе. Решетников встал, подошел к окошку, из которого подавали пиво и вкусно пахло сосисками.

— Мне нужно позвонить, — сказал толстому буфетчику.

Тот покорно протянул ему трубку сотового телефона.

«Один из них, — догадался Решетников. — За босса меня принял».

Столетник по-прежнему не отзывался…

Глава вторая

1

В одном японском энциклопедическом словаре написано: «ВОДКА — русский национальный напиток. 1200 мг — смертельная доза». Я чувствовал себя, как японец, выпивший 1200 смертельных доз. Едва мне удалось приблизительно установить, что жив, как я тут же об этом пожалел. Возникло острое желание позвонить в милицию, но под руками не оказалось телефона. Рук тоже поблизости не оказалось: они были связаны, заведены за лопатки и приторочены к шее, причем в качестве перевязочного материала использовался буксирный трос, Ноги были также связаны, согнуты в коленях, колени подведены к подбородку. Попытка открыть глаза оказалась тщетной, все равно я ничего не увидел — не то ослеп, не то находился в гробу, а может, и в посылочном ящике, но кондиционера здесь не было — это точно. Судя по тряске, меня уже куда-то пересылали. Тошнота и головная боль сопровождались рвотными спазмами, все нутро будто выжгло серной кислотой. Несколько раз я пытался включить сознание, но срабатывал какой-то автоматический выключатель, и падение в черную бездну продолжалось. В эти моменты я испытывал облегчение, однако инстинкт самосохранения срабатывал снова. По-моему, жизнь и смерть играли друг с другом в прятки, а я при этом просто присутствовал.

Жизнь выиграла — спустя еще некоторое время я осознал, что нахожусь в багажнике автомобиля, мчащего под откос по бурелому: меня то прижимало к передней стенке, то било о заднюю, в днище ударяли палки, пахло резиной, и где-то неподалеку урчал мотор. Либо меня везли убивать (но почему не сделали этого сразу?!), либо решили, что я мертв, и везли закапывать (но зачем тогда связали?).

Машина остановилась, я услышал, как захлопнулись дверцы с двух сторон, и через мгновение в глаза резанул небесно-голубой свет: лиц я не различал — те, кто упаковал меня сюда, воспользовались хлорацетофеноном, адамситом или другими полицейскими ОВ, после которых зрение восстанавливается не сразу. Двое выдернули меня из багажника на мягкую землю.

— Развяжи его, — услышал я голос над собой.

— Да на кой ляд его развязывать? Не все ли равно! — не соглашался второй, помоложе.

— Я сказал — развязать!.. — Наверно, этот был старше по званию — говорил негромко, но властно, как человек, привыкший к беспрекословному повиновению. Кто бы он ни был, мне он импонировал больше. Второй стал развязывать узлы.

— Ерепенился, — ворчал недовольно, — намертво затянул.

— Развяжешь — дай ему лопату, пусть копает сам, — распорядился старший, и я услышал удаляющийся хруст валежника под его ногами.