Горсть риса

На Филиппинах девяносто языков и диалектов. Государственный язык — филиппинский (тагальский). На нем издаются книги, газеты, создаются проза и поэзия. Он принадлежит к малайско-полинезийской семье, но изобилует заимствованными словами из арабского, китайского и других языков. Оказал на него влияние и санскрит. Тагальский язык звучен, он словно предназначен для нежных мелодий или для произнесения комплиментов.

В городке Пол я увидел спешащих куда-то мужчин с петухами под мышкой. Мне объяснили, что они направляются в сабунган, где на Филиппинах устраиваются петушиные бои. Проиграться в сабунгане можно быстрее, чем на ипподроме или на собачьих бегах. Петушиные бои, хотя обычно и проходят в больших залах, часто стихийно возникают и где-нибудь в маленьком помещении или в ресторане, на очищенной от столиков площадке. На такую арену может выйти любой, у кого есть петух да несколько песо в кармане. Привязывая к ногам петуха острые шпоры длиной примерно до 10 сантиметров, филиппинец думает только о своей победе, подчас забывая, что у петуха противника шпоры тоже не бумажные. Азарт во время этих боев настолько велик, что мужчины часто возвращаются домой не только без петуха, но и без гроша в кармане.

Социологи, исследовавшие причины распада филиппинских семей, пришли к выводу, что петушиные бои играют в этом процессе немалую роль.

Закон разрешает проводить петушиные бои только по воскресеньям, причем на каждой арене может происходить не более десяти боев. Эти меры приняты по тем же причинам, по которым в других странах введен полный или частичный сухой закон.

— Если бы не эти ограничения, — объяснял мне один филиппинец, — никто бы не работал, все сидели бы в сабунганах.

Большинство филиппинцев, конечно, отправляются в сабунганы без петухов, оставаясь только зрителями. Люди, собравшиеся в сабунгане, заключают пари, прямо пропорциональные толщине своих кошельков. На небольших аренах судьи, приняв деньги, не выдают расписки. Здесь господствует дух джентльменства и доверия. В бой пускают петухов различной окраски, порядком раздразнив их перед этим.

Но если на корриде быка всегда закалывают, то в сабунгане другие законы. Случается, что пернатый гладиатор потрусливее убегает, но жизнь он спасает ненадолго. Поймав своего петуха, хозяин несет его домой и отправляет прямо в кастрюлю.

— Мой муж очень любит петушиные бои, — говорила мне одна филиппинка, — но когда я покупаю на базаре живую курицу, то приходится приглашать соседа, чтобы он отрубил ей голову… Муж не переносит крови… Он такой чувствительный…

Петушиные бои, так же как табак и крест, на Филиппины завезли испанцы, возможно, от них же филиппинцы унаследовали привычку по всякому поводу заключать пари. Когда филиппинцы не могут сходить в сабунган, они спорят, кто из них больше пробудет без воздуха под водой или кто быстрее выпьет три бутылки кока-колы. Я видел двух юношей, которые поместили в стакан двух пауков и спорили, который из них сильнее.

Но далеко не все филиппинцы готовы поставить свою судьбу на карту. Если бы все они ходили только в церковь или на петушиные бои, им не удалось бы изгнать из своей красивой и богатой страны испанских колонизаторов и американских империалистов.

В гостинице «Филиппинская деревушка», в которой мы жили, между пятым и шестым этажами застрял однажды лифт. Поломка, видно, была небольшая, потому что свет не погас и продолжала звучать стереофоническая музыка. В сверкающей, украшенной зеркалами кабине лифта судьба заперла меня вместе с одетым в строгий черный костюм филиппинцем. В руке он держал небольшой саквояж и очень нервно реагировал на происшествие. Он, видимо, торопился на какую-то важную встречу, на которую не имел права опоздать. Однако, заметив на его пиджаке полоску с надписью «Филиппинская деревушка, № 17», я понял, что передо мной рядовой служащий гостиницы.

— Лифт и здесь мстит мне! — взволнованно произнес он.

Я не нашелся, что следует сказать в таком случае, и промолчал.

Служащий поднял телефонную трубку, но аппарат не работал. Взглянув в продолговатое оконце, я увидел, как работники гостиницы пробегают по лестнице, озабоченные нашим заточением.

— Я жил в Нью-Йорке и прекрасно знаю, как клянет меня теперь мистер Гроу, ожидая саквояж. Американцы любят пунктуальность.

Некоторое время мы молчали, слушая негромкую музыку.

— Вы знаете, как я попал в Нью-Йорк? — спросил мой спутник и, не ожидая ответа, продолжал: — После второй мировой войны филиппинские солдаты, служившие в американской армии, получили право поселиться в США. В городе небоскребов передо мной открылись большие перспективы: предлагали работать и в кинотеатре уборщиком, и в ресторане посудомойщиком, и в гостинице лифтером. Я выбрал работу в ресторане. Но через несколько лет он закрылся. Пустился на поиски работы в другом месте. Однако все, словно сговорившись, утверждали, что я слишком молод…

Под днищем лифта что-то затрещало. В любой момент он мог двинуться, а мне хотелось побольше узнать о человеке, которому всю жизнь мстят подъемные машины.