Горсть света. Роман-хроника. Части 3 и 4

...Нарядчик Василенко все-таки счел за благо сплавить своего батю-романиста с 33-й колонны на другую, 25-ю, разумеется, изъяв до мелочи не только тетрадки с Рональдовой рукописью романа, оба переписанных и переплетенных тома (равно как и подоспевший тем временем третий), но и все вспомогательные материалы — записки с возрастами действующих лиц, карты-схемы мест действия, морских баталий, корабельных маршрутов и сухопутных сражений, словом, весь тот вспомогательный «аппарат», какой неизбежно накапливается у романиста, трудившегося над темой исторической. Весь этот материал погрузился в глубины знакомого торнистера с крышкой из тюленьей кожи, а сам автор, освобожденный от своих творческих забот, назначен был, как бесконвойник, топографом на трассу. Местом жительства ему сначала определили штрафную колонну № 25, где в разнообразных трудах в топографической группе пережил он осень и зиму 51 — 52 года. Весной того же 52-го, еще всецело сталинского, назначили его самостоятельным топографом-геодезистом на дальний участок строящейся трассы 22-километровой длины. Поселили его на лагпункте № 10, по соседству с урочищем Янов Стан, на берегу таежной реки Турухан.

Барак, где он поселился, срубили еще год назад из ароматного сибирского кедра, но он уже так пропитался запахами пота, портянок и прочих непременных элементов зеского рабочего «одухотворения», что даже капли смолы-серы, похожей на жженый сахар и ценимой в качестве жвачки, будто бы сберегавшей зубы, отзывали уже не кедром, а махоркой. То был урожайный год на кедровые орехи, и в лагерных кострах обгорали, томились и сушились тысячи смолистых шишек. Из них потом извлекали орешки ведрами. Шли они, разумеется, прежде всего начальству, но кое-что перепадало и зекам, в дополнение к скудному государственному рациону. В этот рацион входила и рыба. Кормили работяг по преимуществу соленой кетой и горбушей. Везли их в бочках с Амура на Енисей, в те времена еще не зарегулированный и обильный своей рыбой. Ловили здесь, особенно в низовьях, не одну рыбную аристократию — царственных осетров или стерлядей, но такие промысловые виды, как муксун, нельму, сиг, уже не говоря о язях, окунях, щуках. Видимо, продукцию Енисейских рыбных промыслов отправляли заключенным... на Амуре?

Квартировали в бараке (как везде, на нарах-вагонках), две строительные бригады, каждая в 25 — 30 работяг, и несколько бесконвойников, работающих за зоной. Соседи-работяги завидовали бесконвойникам, но заметно перед ними заискивали в чаянии приношения таких благ, какие добывались в ларьке для вольняшек. Вокруг зоны с шестью сотнями з/к постепенно успели расплодиться хозяйственные службы — жилье для вохровцев и вольняшек, казарма охраны с пирамидой для оружия и пулеметной вышкой, ларек, баня, пекарня, конюшня, сараи для вещдовольствия, базы горючего, кузница, инструменталка, сортиры, столярка, помещение для сторожевых собак...

Когда герой повести появился на 10-м лагпункте, проворовался бесконвойник-пекарь вместе со сторожем пекарни. Обоих нашли пьяными в домике пронырливой бывшей зечки, ныне заведующей ларьком. Провинившегося отправили на общие работы, а на его место попросили прислать другого зека-пекаря. Вопреки ожиданиям, Управление ответило из Ермаково, что мол требуемый кадр еще... гуляет на воле! Обходитесь мол собственными ресурсами!

Притом, рассказали Рональду товарищи, прежний пекарь подходил для должности пекаря только по статейному признаку, как чистый блатарь, но не стоил доброго слова как хлебопек! Он кормил зеков сырыми буханками черного хлеба, а вольняшек столь же худо пропеченными караваями белого.

Тогда лагпункт попросил расконвоировать заключенного пекаря-профессионала, уже отбывшего на общих работах половину «наркомовского пайка», т.е. 10-летнего срока. Но статья оказалась слишком тяжелой для расконвоирования: 58-я, с пунктом о сопротивлении властям! Старик-пекарь, проявил, оказывается, явно недопустимый уровень любви к своему храму в родном селе. Закрытию храма он и попытался воспротивиться, призывая односельчан постоять за веру и не пустить в церковь комсомольский актив и милицию.

Лагерный начальник решил покамест водить пекаря к месту работы под охраной, а топку печи и предварительные операции поручить... вновь прибывшему бесконвойнику Вальдеку, в соответствии с указаниями пекаря. Тот оказался добрым, измученным старичком, кротким и незлобивым, как иные персонажи русской литературной классики, вроде тургеневской Лукерьи. Вохра давно присмотрелась к нему еще в бригаде и прекрасно понимала, что тут нет угрозы побега или иных дисциплинарных нарушений! Старика выпускали в пекарню безо всякого конвоя, и с некоторой помощью героя повести он выдал в первый же день такой хлеб, какой, верно, некогда продавался у Филиппова в Москве! Это было нечто душистое, теплое, благовонное и тающее во рту!