Гортензия

Мама была права: он действительно все пробовал на вкус, только так до конца понимал что к чему. С раннего детства все тащил в рот, да и потом, повзрослев, – уже по привычке. Любопытствовал: вкусно или не вкусно? Так и остался дегустатором по жизни: гурман, знаток виски и ценитель женщин, – всем трем вещам придавал особое значение. Эдакий жуир, пробующий жизнь на вкус. Вот и голубую мамину гортензию он, конечно же, тогда, в своем утопающем в любви детстве, тоже попробовал: "Тьфу, гадость несусветная! Беее…", – сморщился от горечи и выплюнул лепесточек.

Мать обожала свою комнатную гортензию, в которой было идеальное сочетание густой зелени и пушистых соцветий: “Ну-ка, ну-ка поглядите, какая красавица нарядная на нашем окне обитает!”, – хвасталась хозяйка каждому, приходящему в их дом. Носилась с цветком, как с писаной торбой: поливала талой водой, подкармливала какими-то удобрениями, ежедневно опрыскивала, ежегодно пересаживала, дважды в год – обрезала слабые побеги. Восхищенно цокала языком: "Надо же, какой невероятный цветок! Его шарообразные соцветия при правильном уходе легко достигают в поперечнике 30-35 сантиметров!".

Его мама, так много знавшая про растения (кандидат биологических наук все-таки), с увлечением рассказывала про правильную кислотность почвы и про специальные подкормки, содержащие простые квасцы, благодаря которым можно сохранить роскошный голубой окрас цветов. Про то, что в народе это растение называют “семикорень”, поскольку корень у гортензии покрыт семью разноцветными слоями. Про то, что небесный оттенок гортензии – это специальный сорт Nikko Blue, капризный цветок, но разве не все красивое – капризно? Он слушал маму и думал лишь: не все красивое – вкусно, это он теперь точно знает. Пробовал.

Но назвал он кошку все-таки не поэтому. Первопричина и следствие были в ином. Не в мамином керамическом кашпо, в котором разрасталась капризная гортензия с пушистыми соцветиями, похожими на детские голубые шапкочки. Дело совсем в другом: в том, что его память не достанет из залежей прошлого. Слишком второстепенно, чтобы вспомнить. Слишком далеко, чтобы дотянуться.

Гортензия – странное имя из туманной молдости. Нет, не имя первой незабываемой любви. И даже не одной из тех, о которой помнится всю жизнь с легкой тоской и щемящей нежностью. Просто был у него лет в двадцать пять роман с весьма юной особой. Совсем еще девчонка, цыпленок желторотый: нескладная, стеснительная и… солоноватая на вкус. Слегка солененькая, как легкий привкус моря на губах.

Когда он с ней познакомился, у деда на летних каникулах, она была еще ребенком: ему было скучно, а она его, тогда еще беспечного студента, заинтересовала своей беспомощной дерзостью. Огрызалась и задиралась яростно, а в глазах – пустота и затаенная боль. И имя у девицы было какое-то странное, несовременное… как же, как же? … ммм… да и ладно – к чему вспоминать неважное?

Он с ней, кажется, даже и не попрощался тем летом. Уехал по английски, без ерунды из фальшивых слов. Уехал в свою привычную жизнь, благополучно вычеркнув девочку из памяти, пока случайно – (спустя несколько довольно бурных и богатых на мимолетные романчики лет) – не столкнулся с ней на улице. Вспомнил он ее, правда, с трудом, смутно, однако не прошел мимо. Она, одинокая и плывущая по течению сама не понимая в какую сторону, схватилась за него, как за спасательный круг. Думала, что теперь, с ним не утонет. Но ошиблась, конечно: рядом с ним рано или поздно тонули все.

Она совершенно не имела представлений о любви – не о той, что в книгах и в романтических кинолентах, а о той, которая реальная, между мужчиной и женщиной, жизненная. Ради этого, неизведанного сладостного чувства она на все была готова! Бросилась в роман с ним, как в омут с головой.

Впрочем, на его взгляд, и не роман между ними был вовсе, а так, романчик. Вялотекущий и по его меркам долгоиграющий – как старая заезженная пластинка, которую включаешь скорее по привычке, когда нечем больше заняться. И пластинка, когда-то идеально-блестящая, новенькая и вызывающая приятное волнение при первых же звуках, а теперь вся покоцанная и заикающаяся из-за обилия царапин, воспроизводит порядком поднаскучавшую мелодию, прожужжавшую все уши. А ты слушаешь по инерции, и думаешь: “Надо бы уже выкинуть к чертовой бабушке! Надоела!”. И однажды так и делаешь. Вышвыриваешь без сожаления никчемную пластинку, а заодно и никому уже не нужный, потерявший свою былую ценность, допотопный проигрыватель. Выбрасываешь и моментально забываешь: ”Отзвонил, и с колокольни долой”, – как шутил его отец.