Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских

Я думал, что найду в Туапсе новости от посланных в Константинополь офицеров, но напрасно прождал несколько дней и, оставив в Туапсе двух унтер-офицеров, отправился в Убыхию, где надеялся укрепиться в случае подхода русских. Эта маленькая, но почти недоступная страна также не думала ни о каких сношениях с русскими. Тамады убыхов, а также уорки, которые там очень многочисленны, очень просили меня устроить здесь квартиру моего отряда. Но, так как это в данный момент было бесцельно и вдобавок убыхи были настолько бедны, что сами должны были покупать зерно у абадзехов и шапсугов, я отклонил это предложение. В Убыхии я особенно поработал над тем, чтобы наладить более тесную связь этой части страны с шапсугами.

5 октября я вернулся в Туапсе, где меня ожидало страшное известие. Я не получил писем из Константинополя, но лазские купцы, которых я очень хорошо знал и которым мог вполне доверять, рассказали мне, что предназначенные для меня ружья потеряны в Трапезунде и больше не прибудут. Дело обстояло таким образом. Несмотря на мои повторные предостережения, мои соотечественники в Константинополе передали 83 ружья некоему Хашиму, слуге Сефер-паши, по происхождению персу, возвращавшемуся из Константинополя в Абазию. Если было неправильно, несмотря на мои просьбы, доверять транспорт оружия чужому человеку, то почти непостижимо, как можно было предназначенное для поляков оружие передавать в руки слуги моего врага – Сефер-паши. Этот Хашим сложил ящики с ружьями в деревянном бараке Трапезундской гавани, а ночью начался пожар, от которого сгорели деревянные части ружей. О том, что случилось с дулами и замками, благородный Хашим ничего не знал. Но это еще не все: транспорт, заключавший в себе 80 пар сапог, 100 рубашек, 100 брюк и 50 шерстяных одеял, столь же легкомысленно был передан одному армянскому купцу и ренегату, который прежде состоял на службе у наиба. Ренегат по имени Мехмед привез эти вещи в Трапезунд, там выгрузил их, продал по грошовой цене и уехал с деньгами в Тифлис.

В 1859 году было определено положить конец моему предприятию. Редко в действительности случается так, чтобы сразу приходилось бороться со столькими препятствиями, как мне в этом году; казалось, что само провидение хотело помешать моей работе.

Никогда столько материальных и моральных испытаний не посещали страну Адыге, как в этом году. Все лето летали тучи саранчи, опустошавшей посевы. В результате этого вскоре начался убийственный падеж скота, захвативший не только рогатый скот, но и овец, и коз, и, наконец, даже домашнюю птицу, так что в некоторых местностях почти не осталось животных. Вскоре после этого начала свирепствовать холера; смертность, особенно в долинах Кубани, была очень высока. И мои солдаты, которые, несмотря на неописуемые лишения, до сих пор почти не были подвержены никаким болезням, теперь в большинстве своем были захвачены господствовавшей здесь лихорадкой, что было особенно плохо при отсутствии у нас врача и лекарств. Русские в этом году выдвинули против Абазии около 60 000 человек, третья часть страны находилась в серьезной опасности и была вовлечена в мирные переговоры. К этому нужно еще прибавить отступничество абадзехов и известие о взятии в плен Шамиля. Все это усугубляло тяжелое положение польского отряда, но все же не вынудило бы меня покинуть Абазию, если бы потеря так легкомысленно посланного снаряжения, и особенно оружия, не нанесла мне смертельный удар.

Мой отряд был низведен со 122 до 93 человек; 11 пали в сражениях с врагом, 18 умерли от ран и болезней, еще 23 были более или менее серьезно больны. Одежда и обувь были в ужаснейшем состоянии; о жалованье не могло быть и речи, и при незначительных услугах, которые мы могли оказать стране, так же как и при тяжелых испытаниях, постигавших ее, было очень трудно получать необходимые продукты питания. У нас было всего лишь 340 орудийных снарядов и 14 ящиков с ружейными патронами. Если бы я получил ружья, то смог бы свести артиллерию до двух или даже до одного орудия и пороха могло бы хватить еще на некоторое время, но теперь это было невозможно.