Горы и оружие

— Нам, — сказал Герэн с чисто французской улыбкой, слегка приосанясь. Он извлек белую, в пластиковой обертке, карточку с красно-синей полоской в углу. Там значилось, что предъявитель — сотрудник одного из политических отделов министерства внутренних дел.

— Служба безопасности? — прочел вслух Мак-Грегор.

— Да. Вам, конечно, известен круг наших обязанностей?

— Нет, — сказал Мак-Грегор.

Герэн слегка передернулся от такого беспросветного невежества.

— Вы хотите, чтобы я сейчас поехал с вами? — спросил Мак-Грегор.

— Так точно.

Мак-Грегор не стал препираться.

— Что ж, пойдемте, — сказал он.

— Я барберри твое достану, — сказала Кэти и первой вышла в холл. Подавая мужу непромокаемое пальто, она проговорила по-персидски: — Я позвоню Ги…

— Не надо, — сказал Мак-Грегор.

— Как же так не надо…

— Обойдемся, — твердо сказал Мак-Грегор.

Затем Кэти, уже по-французски — к сведению Герэна — сказала мужу, чтобы к шести он непременно вернулся: они ведь званы на коктейль к Жизи Марго, сестре Ги Мозеля, и там будет министр (она назвала фамилию).

— И американцы тоже будут ждать тебя там, — прибавила она.

Марго, Мозели, министры и американцы — словно вязкой защитной пастой обволокли Мак-Грегора все эти аристократические предостережения и намеки. Он пошел с мосье Герэном со двора, и Марэн, склонясь перед начальственно-полицейской осанкой Герэна, распахнул ворота, как старый, преданный служака-солдат.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Не впервые было Мак-Грегору представать перед сотрудниками службы безопасности, но он знал, что здесь они иного толка: европейцы, а не бледные, болезненные люди, обратившие свою болезнь во благо тегеранских тюрем. Здесь это люди респектабельные, министерские чиновники, под стать той публике из министерства по делам Индии или из Форин офис, которую он помнил со времен молодости. Французские чины обычно смотрят на иностранцев, как на смешных, враждебных или просто неуместных субъектов. Мак-Грегор дожидался, сидя в проходной комнате, и шестеро французов за своими столами полностью его игнорировали. В следующей комнате три других чиновника игнорировали его в манере уже более дипломатичной, в манере Кэ-д'Орсе (На Кэ-д'Орсе находится министерство иностранных дел Франции). Эти молодые отпрыски хороших семейств занимались своим делом, белея нейлоновыми рубашками, и один даже улыбнулся Мак-Грегору. Затем человек с внешностью отставного жандарма провел его во французскую гостиную восемнадцатого века с превосходным ковром и красиво украшенными стенами. На золоченой, стиля Людовика XIV кушетке Мак-Грегор увидел двоих, сидевших, не касаясь спинки, чуть боком, и одного из них узнал.

— Мы с вами на прошлой неделе встречались на приеме у бельгийцев, — произнес тот. — Нас познакомил Ги Мозель. Помните? Я — Антуан Кюмон.

— Да помню.

Мозель специально подвел тогда Мак-Грегора к Кюмону и сказал потом, что на Кюмона можно положиться в вещах, «слегка выходящих за рамки»; он принадлежит к той фракции на Кэ-д'Орсе, которая хочет открытых контактов с освободительными движениями. «Он из тех, кого у вас в Англии немало, а у нас во Франции недостает», — сказал Мозель. А Кэти сообщила мужу, что Кюмоны — одно из шести монархистских семейств Франции. И вот мосье Кюмон сидел теперь на золоченой кушетке в министерстве внутренних дел. Ступни его были изящны, тонкие щиколотки туго обтянуты шелковыми черными носками, а сам Кюмон был восковой старик со стариковской авторитетной, неброско властной повадкой.

— Это мой коллега, майор Шрамм, — сказал Кюмон.

Шрамм резко контрастировал с Кюмоном. Это был крепенький французский солдат, выглядевший, несмотря на габардиновый костюм, как-то по-крестьянски. Где они — сухощавые высокие сенсирцы (Сен-Сир — военная академия во Франции) одной с Кюмоном породы в голубых военных кепи?.. Шрамм совсем иной складки. Пристальный взгляд; на жестком молодом лице напористо-бесцеремонная усмешка, готовая как будто перейти в улыбку, но так, по-видимому, никогда и не переходящая. Шрамм подался вперед — все с той же усмешкой — и снял парижскую пылинку с синего пиджака Мак-Грегора.

— Герэн, — позвал майор Шрамм.

Тотчас вошел привезший Мак-Грегора полицейский, внес серебряный поднос с напитками и стаканами, аккуратно поставил на столик и вышел.

— Как поживает мадам Мак-Грегор? — осведомился Кюмон на замедленном, но неплохом английском. — А дети ваши? Нравится ли вам в Париже?

Пока Мак-Грегор давал учтивые ответы, Шрамм налил ему вермута, подбавив кампари, но без льда.

— Так будет хорошо? — спросил он Мак-Грегора.

— Превосходно. — Откуда Шрамму известно, какой он любит коктейль?

— Вы, надеюсь, простите меня, — промолвил Кюмон, — если я скажу, что мы знаем, чем вы заняты здесь во Франции, и что мы не можем этого одобрить. Но, я думаю, вам и так ясно.

— Меня доставили сюда затем, чтобы сообщить мне это, мосье? — спросил Мак-Грегор.

— В сущности говоря, нет. Нам понятен ваш интерес к курдской проблеме, поскольку и у нас есть свой собственный интерес к ней. Мы хотели бы узнать несколько больше об этой проблеме и о причинах вашей к ней причастности.