Горы и оружие

Обмен рукопожатиями, и теперь уже сам Шрамм провел его наружу через передние комнаты, мимо чиновников к полицейскому «ситроену». Во дворике Шрамм сказал Мак-Грегору по-курдски: «Мир — это сад роз. Не проходи его один, без друга». Мак-Грегор невольно рассмеялся.

— Кто вас этому научил? — спросил он.

— Курд один… — И, цепким взглядом оценивая производимый эффект, Шрамм продолжал выкладывать весь свой курдский запас познаний. — Поганый гриб, грязный подол, козодой, утроба, бычий пузырь, хахаль, хныкса, — перечислял он. — Вам, я думаю, знакомы все эти слова.

— Да. Так ругаются курды.

— Забавный язык, — сказал Шрамм, захлопнул дверцу, помахал сидевшему в машине Мак-Грегору, и шофер выкатил из ворот так уверенно, словно не могло тут оказаться никого ни спереди, ни по сторонам, ни сзади машины.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Было двенадцать, когда он вернулся домой, — время французского ленча. Кэти дома не оказалось, тетя Джосс не окликнула его. Она узнавала домашних и так, по шагам, по отзвуку камня и дерева, и он прошел через холл молча. Странно все-таки, что никто не встречает, если учесть, что утром он покинул их, увозимый французской полицией куда-то в неведомое будущее. Только записка лежит на обеденном столе, где приготовлен для него прибор. «Еда в холодильнике. Откупорь себе бутылку вина…»

Поев, он решил прогуляться на правый берег Сены, на площадь Согласия — к банку, куда он перевел из Тегерана всю свою валютную наличность. Банк был американский, и Мак-Грегор с удовольствием бывал там. Ему нравился американский банковский метод, в этом методе ощущалась уверенность в себе и своих деньгах. Поставив сейчас подпись на одном из пятисотдолларовых, голубых с изнанки чеков, он спрячет затем полученные франки во внутренний карман, чтобы оплатить часть домашних расходов на продукты, бензин, на приемы гостей — часть, какую только и позволяла Кэти ему оплачивать.

— Здравствуйте, мистер Мак-Грегор, — встретил его служащий банка, американец из ливанских греков, любивший обменяться с Мак-Грегором последними иранскими новостями, перекинуться словом о Бейруте или потолковать об альпинизме, которым он увлекался. Но сегодня, подняв указательный палец, грек потер свои густые черные брови, точно делая Мак-Грегору тайный знак. — Так и думал, что вы зайдете. Надеялся, что зайдете.

— А что? Случилось что-нибудь?

Не нагибаясь доверительно и не принимая чересчур загадочного вида, грек вполголоса сказал Мак-Грегору:

— Хоть не положено сообщать вам этого по службе, но скажу по дружбе. Кое-кто наводит справки относительно вашего счета у нас, и уже имел место обмен телекс-депешами с Тегераном, Вашингтоном и Лондоном. Я подумал, вам стоит об этом знать.

Мак-Грегор поблагодарил его.

— Это, видимо, обычная проверка платежеспособности в связи с одной намеченной мною операцией, — сказал он.

Грек кивнул в знак понимания, звучно кладя пачку пятидесятифранковых купюр. Отсчитал бумажками и мелочью остаток и, кончив, громко сказал:

— До свидания, мистер Мак-Грегор. Рад был вас видеть.

Обходя разлив автомобильного потока на площади Согласия, Мак-Грегор хмуро гадал, кому бы это понадобилось совать нос в его банковский счет. Он понимал, что это, вероятно, всего лишь очередной нажим на него, но на душе стало скверно и не хотелось возвращаться домой в таком настроении. Он пошел правым берегом, разглядывая витрины. Сел за столик в кафе напротив Лувра и стал прикидывать в уме процент загрязнения воздуха на парижских улицах. При нынешнем уровне закись азота, доставленная в нефти из Ирана и Аравии, убьет в конце концов все живое в Европе — взрослых и детей, деревья и цветы. Но в своем нынешнем настроении он только пожал плечами: и поделом, по справедливости…

Когда он пришел домой, Кэти, запершись в ванной, уже готовила себя к званому ужину у Жизи Марго. Она крикнула ему через дверь, что пора одеваться.

— Ты не забыл?

— Нет, нет, — солгал он.

Кэти явилась из ванной свежая и душистая. Она не стала спрашивать, куда его возили и зачем.

— Ты была где-нибудь? — спросил он ее.

— Я ведь говорила тебе вечером. Мы с Ги ездили на знаменитый здешний ипподром, катались там на лошадях. Нелепейшее место. Опилки, кривоногие конюхи-французы в английских картузиках и конюшенные собаки с кличками Боб и Джок.

Уезжая с Герэном, он оставил ее в беспокойстве и тревоге. Куда же теперь девалась вся тревога?

— А где я был, ты и не спросишь?

— Я и так знаю, — сказала Кэти. — Тебя увезли, я тут же позвонила Ги. Я не могла иначе. Он сказал, что все в порядке, что с тобой хочет поговорить один его приятель. Кюмон, не так ли?

— Я сказала Ги, что решила уж — тебя забрали, так зловеще все выглядело. Но он только рассмеялся и сказал, что это просто идиотская французская манера вести дела. Чего хотел от тебя Кюмон? Чтобы ты помог им столковаться с курдами?

— Что-то в этом роде.

— И ты согласился?

— Прямого согласия я не дал, — ответил Мак-Грегор. — Речь об этом еще впереди.