Горы Маджипура

Король остался внизу и в свое оправдание спокойно привел такой полный невероятной любви к самому себе довод, что Харпириас невольно восхитился наглостью этого человека.

— Я бы отправился с вами тотчас же, — объяснил Тойкелла. — Но моему народу необходимо, чтобы я всегда был рядом с ним. Мне ни в коем случае нельзя пренебрегать их желаниями.

«Мне показалось, или король действительно подмигнул при этом? — думал Харпириас. — Да еще и ехидно усмехнулся».

Тропа вела их по трескающемуся под ногами снежному насту, потом через ненадежный на вид ледяной мост. Под его тонким льдом несся бурлящий поток, стремительно вырывающийся из самой середины скалы, словно струя темной крови из раны. Выше извивы тропы внезапно заканчивались, и дальше она под устрашающим углом устремлялась прямо вверх, через неустойчивые валуны, покрытые коркой льда.

Кончики пальцев незащищенных рук Харпириаса онемели, ему казалось, что грудь вот-вот лопнет от морозного воздуха.

И это лето! Отинорское лето! Пресвятая Повелительница! Как же эти люди выживают в таком месте зимой? Они что, сделаны из камня?

А в их жилах течет ледяная вода?

Воздух здесь, наверху, был разреженным и прозрачным. Харпириас подумал: сквозь него можно видеть, а потом несколько озадаченно спросил себя, что же он хотел этим сказать. Может быть, его рассудок сдает из-за напряженного подъема в гору? И предостерег сам себя: надо поберечься от возникновения нелепых мыслей.

Высота, широта — и долгота, прибавил он, — высота, широта, долгота — эти слова снова и снова проносились в его мозгу, сводя с ума своим бессмысленным мельканием.

У остальных подъем, очевидно, не вызывал никаких неприятных ощущений.

Все отиноры, кроме жреца, несли тяжелые мешки с провизией для пленников без малейшего напряжения.

Эскенацо Марабауд, казалось, получает все больше удовольствия от восхождения по мере нарастания трудностей. Даже тщедушный Коринаам с легкостью шагал в гору. Харпириас поначалу нервничал, однако затем утешил себя тем, что его спутники все выходцы из мест с холодным климатом, привычные к таким суровым условиям обитания. Он же, каким бы молодым и сильным ни был, прожил всю жизнь в мягком климате Замковой горы.

Один раз он посмотрел вниз, только один раз. Деревня едва виднелась внизу — белая на белом фоне россыпь далеких крошечных коробочек, сгрудившихся под стеной гор. От этого зрелища у Харпириаса закружилась голова и он покачнулся, но Эскенацо Марабауд ловко поддержал его левой нижней рукой.

Теперь они почти дошли до края стены. Харпириас уже мог различить уходящую от него вдаль широкую, плоскую вершину. Здесь тропа сворачивала за угол и неожиданно стала вдвое или втрое шире прежнего. Почти у самой вершины темнело неровное овальное отверстие в склоне горы — вход в пещеру. Высокая груда валунов перегораживала вход; два закутанных в меха отинора, вооруженные мечами, стояли рядом на страже, скрестив руки; их лица оставались бесстрастными.

Верховный жрец — его звали Манкхелм — бросил им несколько слов.

Сторожа отсалютовали и поспешили откатить в сторону верхний ряд валунов.

Внутри царила темнота. Последовала долгая возня с зажиганием факелов; потом Харпириас увидел, что они находятся в пещере с низким сводом, глубокой и узкой, которая уходила далеко в сердце каменной стены.

Просачивающиеся воды горного ручья покрыли ее стены сплошной ледяной коркой, в дымном свете факелов дающей красивый голубоватый отблеск.

Из глубины пещеры к ним бросились какие-то тени. Мигая и бормоча что-то на ходу, они приблизились к свету.

— Я — посол его высочества лорда Амбинола, — официальным тоном произнес Харпириас. — Я приехал, чтобы добиться вашего освобождения.

Меня зовут Харпириас. Принц Харпириас Малдемарский.

— Хвала Божеству! Какой сейчас год?

— Какой год? — Харпириас был поражен. — Ну, тринадцатый год правления понтифекса Тагина Гавада. Вам кажется, что вы здесь пробыли очень долго?

— Целую вечность! Вечность!

Харпириас не в силах был отвести взгляд от пленников. Тот человек, с которым он разговаривал, был высоким и ужасно худым, бледным, как выцветший пергамент; жесткие седеющие волосы гребнем торчали во все стороны из его лысеющего черепа, а густая, нечесаная черная борода скрывала почти все лицо. Из этих волосяных зарослей смотрели два горящих полубезумных глаза. Остатки какого-то тряпья — жалкая защита от царящего вокруг холода — свободно болтались на костлявом теле.

— Вы пробыли здесь всего один год, — сообщил ему Харпириас. — Или, возможно, чуть больше. В Граничье Кинтора сейчас середина лета.

Лета тринадцатого года.

— Всего год? — изумленно переспросил его собеседник. — А нам показалось — целую жизнь.

Я — Сальвинор Хеж, — объявил он после секундной паузы. Харпириасу было известно это имя.

Руководитель злосчастной палеонтологической экспедиции.

Остальные, худобой и лохмотьями похожие на Сальвинора Хежа, толпились за его спиной.

Харпириас быстро пересчитал: шесть, семь, восемь, девять. Девять.

Одного не хватает?

— Вы все здесь? — спросил он.

— Да, все.