Горы слагаются из песчинок

Всякий раз, когда он замечал сходство между Мастером и Отцом, сердце его сжималось. Сходство их было не во внешности. Не в чертах лица и не в жестах — в чем-то другом. Наверное, в мягкости, доброжелательном внимании — одним словом, в отношении к людям…

Не получив ответа, Мастер посмотрел на него долгим сочувствующим взглядом.

— Это я из-за других, — смутившись, пробормотал Подросток.

Мастер выпрямился. Все, кто был рядом, украдкой наблюдали за ним: как-никак Мастер — лучший среди них специалист.

— Товарищ завпрактикой! — перекрывая шум, крикнул Мастер.

Шеф недоверчиво обернулся, остановился в ожидании. Мастер решительно подошел к нему. Пока он с ним говорил, Шеф только пожимал плечами, потом нехотя кивнул.

— Ну, парень, — сказал Мастер, вернувшись на место, — отныне будешь осваивать ремесло под моим началом. Руководитель ваш не возражает. Только ты не надейся… он будет тебе и другие поручения давать, туда-сюда посылать… но в основном будешь работать со мной. И уж, будь уверен, больше ни одной детали тебе запороть не удастся. Я с тебя глаз не спущу, дружище.

Шишак наблюдал за ними, прищурившись.

Подростка бросило в жар — и от радости, и от испуга.

— Я должен бы вас поблагодарить, — взглянул он на Мастера, — но как-то это… не знаю. Не знаю.

— Они тебя обижают? — спросил, наклоняясь к нему, Мастер. — Кто, Шишак, поди?

— Нет, нет! — запротестовал Подросток. — Не трогают они меня. — И с горечью добавил: — Только презирают, что ли. Как будто.

— Ты в этом уверен? Или так говоришь?

— Мне так кажется.

— Ну вот что, — улыбнулся взрослый. — Нечего сантименты разводить. Давай-ка лучше работать. Как будешь работать, так к тебе и будут относиться. Вот когда руководитель ваш похвалит тебя за усердие, а не за что иное, вот тогда и поговорим.

Подросток немного повеселел и больше не заглядывал на другую половину мастерской, где Шишак ремонтировал камеру от государственной легковушки. Из-под абразивного круга наждачной машинки сыпались искры и гасли в белом облачке резиновой пыли.

Шум мастерской уже полюбился Подростку, как и фиолетовые тени, и неожиданно вспыхивающие огни сварки, и даже тяжелые, поначалу с трудом выносимые им запахи. Но в тот день — может быть, из-за промозглой сырости, что проникала через распахнутую дверь, — ему было тоскливо. Его угнетали недобрые предчувствия, рассеять которые не могли даже теплые, то и дело останавливающиеся на нем глаза Мастера. Напротив, как раз в его взгляде Подросток заметил что-то такое, что предсказывало приближение опасности. Или это он задним числом придумал? Все были в тот день чем-то раздражены, не он один. Все.

Увидев, что Шеф снова выбрался из своей конуры, Мастер нахмурился. Темное мятое лицо Шефа, как пожухлый, изъеденный подсолнух, маячило то над одним, то над другим учеником. Рабочие время от времени переглядывались и снова брались за дело.

Вот фигура Шефа нависла над Гномом. Мальчишка, сидя на корточках, промывал детали карбюратора. Как видно, ноги у него затекли, и он беспокойно елозил, то и дело меняя положение.

— Ты, сынок, прямо как та голубка переминаешься, не ровен час снесешься, — беззлобно усмехнулся он.

Гном поднял голову и весело кивнул.

— Это точно, — начал он беззаботно, но осекся и продолжал другим тоном: — Ноги, товарищ завпрактикой…

— Что с ногами, сынок? — прервал его Шеф.

— Одубели слегка, товарищ руководитель практики.

— Что?! — округлил глаза Шеф. — Что я слышу, ребятки?

Рабочие снова переглянулись.

— Ты что, — вмешался один из них, — не в такой же люльке качался, прах тебя возьми? Ишь выламывается, будто не понимает. У пацана ноги затекли, коллега. Затекли — это бывает. Особенно с теми, кто работает. С теми как раз и бывает, кто вкалывает!

Шеф чуть заметно побледнел, но по-прежнему улыбался. Голос его звучал не громче обычного, только чуть выше тоном:

— Если мне память не изменяет, коллега, практикой руковожу я. И за пацанов отвечаю тоже я, милейший коллега. Я в твои дела, конечно, встревать не могу, однако…

— Ишь чего захотел, морда елейная! — Рабочий повернулся к товарищам: — Отродясь такой падали не видал, гада такого…

— Ладно, не лезь, — вмешался Мастер, — это его дело. Да еще начальства.

— И ты его защищаешь?! — взорвался рабочий. — Именно ты? Его дело, говоришь? А в чем его дело? Учить пацанов! У себя, в своей конуре! А здесь, в цеху, они практикуются. — Он выдохся и махнул рукой.

— Он перед нами отчитываться не обязан, — покачал головой Мастер.

Наступила мертвая тишина. Рабочие, опустив зажатые в руках инструменты, не спешили пускать их в дело. Они выжидающе молчали.

Гном сжался в комочек и приник к полу, не смея пошевелиться. Могучее тело Шефа все еще возвышалось над ним на широко расставленных ногах.

— Н-да, — протянул он. — Да, да. Так, стало быть, ноги твои одубели? Ну, ну. — Он самодовольно оглянулся, как исполнитель главной роли в окружении подыгрывающих ему статистов. — Затекли то есть. Жаль. Очень жаль, что таким хилым, неразвитым ножкам приходится подпирать такой груз.