Горы слагаются из песчинок

Шеф побагровел, на шее у него вздулись узловатые жилы. Он силится сказать что-то в ответ, но Мастер, проворно нагнувшись, поднимает разводной ключ и, размахнувшись, стучит железом о железо.

— Пошли работать, ребята, — машет он остальным.

Грохот стоит невообразимый, не слышно даже, как захлопывается за Шефом кованая дверь его конуры.

Но вот шум стихает, и рабочие расходятся по местам со странным, им самим не понятным, щекочуще-радостным ощущением.

Только Шишак стоит в общей толчее, беспомощно опустив руки.

— А с нами-то как? — озлобленно выкрикивает он. — Что с нами теперь будет?

Мастер не спеша распрямляется и, ощупывая поясницу, внимательно глядит на ученика.

— Работай, сынок. Остальное тебя не касается.

Шишак нервно скрещивает руки и, покачиваясь на манер Шефа, с едкой горечью усмехается:

— Меня, значит, не касается. Интересненько! Настропалили человека, втравили в скандал, а потом — его не касается. Да ведь речь о моей шкуре, перво-наперво о моей. Мне последний экзамен сдавать в этом году. Мне… — Шишак умолкает под пристальным взглядом Мастера.

— Ты бы лучше руками работал, а не языком, — замечает спокойно Мастер и отворачивается.

В смотровой яме стоит почти полная тишина: звуки, спотыкаясь о края ямы, скатываются вниз по бетонным стенкам и испуганно замирают. Работа здесь, может быть, чище, чем наверху, но зато тяжелее. У Подростка быстро затекает шея, работать на ощупь пока не получается, все его внимание сосредоточено на шасси. Но ему здесь работать нравится. Если уж не с Мастером, то лучше всего в смотровой яме, одному. Машина его не обидит, она ему подчиняется, послушно роняя в подставленную ладонь отслужившие свой срок детали. Машины вообще создания добрые, благодарные и покорные.

Сверху, неуверенно нащупывая ступеньку, в яму просовывается короткая пухлая нога, и по лестнице, забавно вихляя задом, осторожно спускается Гном. Толстяк запыхался, бусинки глаз оживленно блестят.

— Удивляешься? — шепчет он. — Удивляешься, что я пожаловал сюда, верно?

— Нет, — отвечает Подросток. — Ничуть.

Гном недоумевает.

— Брось трепаться, Амбруш. Я же знаю, что ты удивлен. На твоем месте я тоже удивился бы.

— А я нет, — говорит Подросток. — Но если тебе так хочется, могу разинуть рот.

— Потрясно! Вкалываешь тут как ни в чем не бывало…

— Ага, — отвечает Подросток.

Гном глубоко вздыхает.

— А я к тебе с этой… ну как ее… с миссией.

— Да что ты говоришь? — улыбается Подросток.

— Точно, с миссией. Потрясно, а?

— В самом деле, — соглашается Подросток, тщательно протирая карданный вал.

Гном переминается с ноги на ногу.

— Ты, конечно, догадываешься, кто меня послал, — выдавливает он из себя.

— Представления не имею.

— Брось дурачиться, знаешь не хуже меня.

Подросток упорно хранит молчание. На Гнома он не глядит, работает.

— Слушай, Амбруш… Меня прислали сюда. За тобой, понимаешь?

— Это я уже слышал.

— Шишак прислал.

— Ну.

— Что, тебя не волнует?

— Как видишь.

— Потрясно. Старик, я с такими еще не встречался. Что, действительно не волнует?

— Действительно.

Гном почесывает переносицу.

— Велел передать: ты должен что-нибудь сделать. Иначе хана тебе.

Подросток молчит, улыбается.

— Ну что ему ответить? — раздраженно спрашивает толстяк.

— А что хочешь, — говорит Подросток. — Что придумаешь, то и скажи, приятель.

Гном напуган.

— Старик, меня Шишак по стене размажет. Ну скажи, что ему передать?

— Ладно. Передай, что ответа нет. Мол, так и просил сказать.

Гном придвигается к нему вплотную и шепчет взахлеб:

— Слушай, Амбруш. Он труханул. Не на шутку — Шеф теперь его срежет, как пить дать. Сначала его. А что будет потом, неизвестно. Но Шишака срежет, это факт. Это ясно всей мастерской. Шишаку крышка.

Ветошь снова приходит в движение, очищая вал. Подросток на Гнома даже не смотрит, а тот тараторит:

— Старик, не дури. Жребий выпал тебе, какие могут быть разговоры? Твой отец был судьей… уж как-нибудь тебя выгородят, старик. Мать тебя не оставит, у нее знакомые, связи, ведь тек? А у нас, старик, никого. Если ты разок врежешь Шефу, он слетит. Понимаешь, о чем разговор? Мы отделаемся от него.

Подросток наконец опускает глаза на Гнома. Толстяк краснеет.

— И вообще, жребий вытянул ты, не так?

— Вытянул, — не сводя глаз с Гнома, отвечает Подросток. — Только вы знали, что эта бумажка достанется мне. Верно? И задумали это ради хохмы, еще в сентябре, через несколько дней после того, как я сюда поступил. Или нет?

Гном растерянно переминается.

— Старик, я же тут ни при чем. Меня Шишак по стенке размажет. — Он почти умоляет: — Разок врежешь, и хватит. Ну сделай же что-нибудь! Сделай, Амбруш, иначе… того… — Он вдруг умолкает.

— Что иначе?

— Не сделаешь — Шишак возьмется за девчонку. Ну, эту твою…

Ветошь в руке Подростка оживает и обезумевшей, разъяренной птицей врезается в лицо Гнома. Толстяк взвизгивает и, ощупью отыскав лестницу, бросается со всех ног наверх.