Господь, мы поднимаемся

Мужчины заулыбались. Сидящий по правую сторону от вождя ближайший родственник изумлённо поднял брови, показывая, что он возмущён запредельной наглостью рабыни. Старик молчал. Дальше должно было последовать короткое приказание разложить её на земле под кнут. Бедуины не торговцы, они управляли своим имуществом твёрдой рукой, дерзкую девчонку должны были запороть насмерть.

– Купи его! – пронзительно повторила Мария, и её лицо исказила судорога.

А затем произошло неожиданное. Девочка сделала шаг к костру, наклонилась и сунула правую руку по запястье в кучу красных, мерцающих углей. Идя к вождю, она не знала, что так поступит. Просто была больше не в силах терпеть невероятную душевную боль, превосходящее её возможности нервное напряжение. Боль физическая несла только облегчение. А может, она хотела показать всем, что готова на всё, на любые муки, что это только иллюзия, что кто-то властен над ней, что она сама способна сделать так, что уже не будет ни рабой, ни подарком, ни товаром.

Она не знала, сколько держала руку в углях. Стало дурно от запаха палёного мяса. Все молчали. По рукаву платья пробежали огоньки. Когда, наконец, её оттолкнули от костра, рука оказалась скрюченной, чёрно-красной от лопнувшей кожи, в искорках углей. Платье потушили хлопками. А она ничего не чувствовала, смотрела шейху в глаза и было в её взгляде нечто такое, что старику стало страшно.

Боли не было, боль пришла позднее, когда вождь поднялся и тихо сказал: «Отведите её в шатер. Пусть кто-нибудь из женщин смажет ей руку жиром и наложит повязку». Боль вилась кольцами, выворачивала сознание, в глазах плясали какие-то зелёные и красные пятна. Постанывая, нянча перевязанную руку, раскачиваясь из стороны в сторону, она просидела в шатре до утра, до того самого момента, когда её вновь позвали к вождю. Не знала решения о своей дальнейшей судьбе, не думала об этом.

И лишь когда увидела возле шатра шейха только что купленного и приведенного Патрика, не дойдя до него, прошептала: «Брат мой», и упала, потеряв сознание.

* * *

Авторитет шейха в племени был незыблем, старику не было нужды задумываться о том, как его поступки будут восприняты окружающими. Он мог себе позволить никому не объяснять причины своих решений.

– Зачем он купил этого христианина? – возмущались его жены, когда были одни. – Пошёл на поводу у рабыни. Да пусть бы она себя полностью сожгла в том костре. Продать её надо или убить. О Аллах, почему ты к ней так милосерден.

У бедуинов женщины должны безропотно принимать волю мужчины. Но это в идеале. На деле жёны всячески показывали вождю своё несогласие – взглядами, раздражёнными движениями. Милостивые поступки по отношению к себе они принимали как доброту, но доброта по отношению к другим воспринималась за слабость.

Какая-то обнаглевшая до предела рабыня на виду у всех родственников прижгла себе руку на углях, и он растаял, выложил триста динаров.

Чудеса именно так и происходят – через людей. Наверное, и сам шейх не сумел толком бы объяснить, почему он решил проявить сострадание к девочке, чужой для него по вере, к рабыне, которая не вызывала никаких чувств, кроме раздражения. Что-то произошло там, у костра, и дело было не только в безумном поступке, при других обстоятельствах суровый старик действительно приказал бы засечь ее плетьми. Но что-то было в её взгляде, как будто за неё просило само небо.

Небеса не приказывают. Воля неба действует в тиши, льна курящегося не погасит, трости надломленной не переломит. Сродняется с совестью человека, и ему самому хочется поступить правильно. Ночью шейх ворочался под шерстяным одеялом. Перед глазами стояла девочка, держащая руку в костре, и её наполненный безумной мольбой взгляд отгонял все другие воспоминания. Заснул лишь под утро. А когда проснулся, сразу приказал купить на базаре светловолосого мальчишку-христианина.

Мало того, вспомнилась древняя мудрость: если уж решил оказать милость, не просто исполни просьбу. Дай больше, чем у тебя просят, и твой поступок сочтут Божьим. Тем же днём приказал привести рабыню и мальчишку к себе.

– Восславьте милосердного Аллаха, – сказал старик Марии, когда детей привели к нему в шатёр. – Я отпускаю вас, вы больше не рабы. Можете идти, куда хотите. Можете попробовать вернуться домой, к своему народу. От крепости дорога идёт на север вдоль берега моря. Если пойдёте по ней, то когда-нибудь придёте в большие города, где корабли. Мои люди вас не тронут, но если по дороге кто-нибудь поймет, что вы христиане, то снова окажетесь в рабстве. Пусть твой брат переоденется в мусульманские одежды. На вот, возьми, – вождь протянул девочке мешочек с несколькими монетами. – На первое время хватит. Идите, и да поможет вам Аллах.