Господь, мы поднимаемся

Она всё время бредила: вновь видела свою хижину, на улице шёл дождь, и она мучительно спорила со своим упрямым братом, говоря, что завтра же надо заделать все дыры в крыше, а он всё рассказывал ей про какой-то Иерусалим. А затем в жаркий бред пришла женщина, незнакомая, одетая во всё чёрное. Руки у женщины были умелыми и ласковыми, она подносила к губам девочки чашку с водой, смачивала ей лоб, обмывала распухшее лицо, смазывала горящую кожу чем-то приятным и прохладным.

Через двое суток туман бреда стал рассеиваться, уступая место реальности. Исчез Патрик, хижина сменилась душным шатром с закрытым пологом, а женщина осталась. Это была одна из бедуинок, закутанная в платок. Из человеческого милосердия она заботилась о девочке, поила её водой, ухаживала за ней, прикладывала к изрезанным ступням тряпочки, густо смазанные жиром овечьего курдюка.

Слухи о девочке-христианке, сумевшей без запасов воды углубиться в пустыню более чем на двадцать миль, разнеслись по всей округе. Мария ещё не выздоровела, как к местным кочевникам прибыли трое мужчин из её племени. Мужчины посадили девочку на верблюда и повезли обратно к старику-шейху.

На это раз её не стали наказывать за побег. Мужчины пустыни оценили её поступок.

– В этой девочке есть сила, – сказал старик-шейх. – Если бы все крестоносцы были такими, как их дети, горько бы нам пришлось.

А потом, когда Мария немного научилась говорить по-арабски, старик узнал от своих женщин, что она хотела дойти до Алжира, где у нее кто-то остался, уважительно покивал головой.

С тех пор прошло около года. После побега Мария долго не могла выздороветь. Что-то сломалось внутри. Организм больше не хотел бороться. Величайшие нервные срывы один за другим источили запас сопротивляемости. Когда ступни ног немного зажили, слабая, как тень, она выходила из шатра и садилась возле входа, молча глядя на горизонт пустыни.

– Зачем она здесь? – спрашивали шейха его жены. – Люди в соседних племенах возмущаются. Неверная, христианка, всем на соблазн. Её присутствие у нас грех в глазах Аллаха.

Через месяц Мария вернулась к повседневной работе. Внешне она смирилась, а может, и не только внешне, оставаясь замкнутой и напряжённой. Но, как рабыня, была послушна и исполнительна. Хоть немного и научилась говорить по-арабски, всегда молчала.

У неё появилось какое-то глубокое, взрослое отношение к вере. Она поняла, что вера – это нечто большее, чем мистическая надежда людей на исполнение небом их желаний, что это целая жизнь внутри жизни. Безразличная к своей будущей судьбе, к окружающему миру, в молитвах она словно оживала. Когда её никто не видел, её лицо то искажалось внутренней болью, то становилось успокоенным, одухотворённым. Именно там, в молитвах, и сосредоточилась её жизнь, все эмоции уходили туда. Она понимала, что вера сама по себе не освобождает от страданий, – она помогает их преодолеть. О себе не просила, почему-то это воспринималось ею как дерзновение, словно небо могло исполнить лишь одно её желание, и поэтому молилась только за брата.

К концу лета семья шейха засобиралась в дальний поход. Стан бедуинов кочевал по пустыне, постоянно перемещаясь с места на место, но переходы обычно не были длинными, не более нескольких миль в границах своего племени. Но на этот раз шейх собирался идти далеко, в другие земли. В пустынных нагорьях Сирии кочевало родственное шейху племя, там он хотел взять мужей своим дочерям.

Двигаться предстояло большим караваном, с подарками, с отборными дойными верблюдицами, со стадами овец. Было решено идти не торопясь, как пойдёт скот, чтобы не загнать его в долгом переходе. Кроме того, накопилось много стриженой овечьей шерсти, хотелось выгоднее её продать и накупить на рынках больших городов посуды, тканей и оружия.

Мария тоже получила приказание собираться в дорогу.

– Продашь христианку в Сирии? – спросила шейха одна из жён, наблюдая, как Мария несет в общую кучу поклажи свой тюфяк и подушку.

– Посмотрю на цены. Там видно будет. Может, родственникам подарю, – ответил одетый во все чёрное старик.

Караван шейха провел месяц в пустыне, приближаясь к нагорьям Сирии. Каждый день в суете будничных забот походил на предыдущий, хоть и проходил в движении. Скоро должны были подойти к крепости Эль-Ариш, а за ней по плоскогорью ещё месяц до конечной точки движения. Возле стен Эль-Ариш собирались простоять несколько дней, посетить рынок.

Мария слышала, что в конце пути её переоденут в красивые одежды и продадут или подарят другим людям, но думала только о том, что всё дальше и дальше удаляется от Алжира.

Девочка ещё не знала, что тот, кто хоть раз не отрёкся, вовек не потеряет награду свою, и эта награда превзойдёт все ожидания, ибо не мерой Бог даёт счастье.

Когда до Эль-Ариш оставался день перехода, ей приснился сон. Снилось, что она снова во Франции, в своём дворе, но не присутствует там лично, а как бы смотрит на дом со стороны.