Господь, мы поднимаемся

В пустыне не убегают от людей, в пустыне их, наоборот, ищут, какими бы они не были. Без людей, колодцев и воды пустыня может убить человека за несколько часов. Прихваченная с собой тыквенная фляга давным-давно осталась пустой, валялась выброшенная где-то на песке. Воздух дрожал над дюнами.

Невыносимо хотелось пить. Во рту не осталось и капельки слюны, зато слезились воспалённые глаза и тёк по шее и груди солёный пот, безвозвратно обезвоживая организм. Открытые для солнца щёки стали какими-то чужими, деревянными.

Она не знала, что в пустыне надо избегать каменистых мест. Ближе к вечеру увидела в одном из каньонов серое от пыли высохшее русло и пошла вдоль него, наивно полагая, что так идти ей будет легче.

Через десяток шагов она уже сидела на земле и плакала. Лоскуты на ногах не спасли, мелкие острые камни до мяса изрезали ступни, на раскалённой гальке остались мокрые кровавые следы. Ночь она провела возле гряды выступающих из песка скал. Не спала, тряслась от холода, всхлипывала, разговаривала с Матерью Божией, жалуясь ей на свою судьбу. Видела миллионы звёзд по всему небу от края до края. Звёзды казались такими близкими: протяни руку – и дотронешься. А перед рассветом случилось чудо: едва начало светлеть, как на камнях проступила роса. Она торопилась, слизывала её, потом поумнела, сняла с головы оставшийся от накидки лоскут и принялась протирать им каждый камень. Затем сосала чуть влажную материю.

Вставало красное солнце. При первых лучах роса испарилась, скалы вновь стали сухими. Порезы на ногах вызывали нестерпимую боль, ступни под тряпками опухли. Ей бы сдаться, остаться на месте и умереть, но она поднялась и, постанывая, побрела на запад.

Очевидно, у неё наступила последняя стадия обезвоживания: она бредила наяву. Пустыня оставалась пустыней, и в то же время она видела себя совсем в другом месте, в своей хижине во Франции. За стенами хижины шумел дождь, сколько хочешь дождя, надо было только выйти на крыльцо и подставить лицо холодным каплям, широко открыть пересохший рот, поднять руки, чувствуя, как по ним стекает вода, как промокшая одежда постепенно охлаждает горячее тело. Но выйти почему-то никак не получалось.

Ещё в туманный бред приходили купцы, Гуго Феррус и Гийом Поркус, в красных, обшитых беличьим мехом кафтанах, но там, в бреду, они были какими-то другими, добрыми, не смели продавать её и брата в рабство.

Одновременно она брела и брела на запад, но, может, ей только казалось, что она идёт, а на самом деле она уже давно неподвижно лежит на песке и только зрачки двигаются взад-вперед под закрытыми веками.

Во всяком случае, она пришла в себя действительно сидя на земле. Вместе с головокружением ее мучила тошнота. Горели огнём распухшие ступни. Горы на горизонте оставались такими же далёкими. Изрезанная впадинами пустыня мертвенно молчала.

– Забери меня к себе, Матерь Божия, – шептала девочка. – Не могу я больше. Только брата спаси. Сотвори чудо, которое ты мне обещала, даруй ему возможность вернуться домой. Умоли Сына Своего сотворить чудо, спаси брата. Сын тебе не откажет.

Понимая, что ей сегодня придётся умереть, девочка просила Матерь Божию взять на себя ответственность за её брата, и знала, что Матерь Божия ей не откажет. А затем она снова встала.

Морщась от боли, испытывая мучительные приступы головокружения, шатаясь, брела по какой-то низине. Видела в синеве неба чёрную точку. Глаза резала боль, но Мария заставила себя посмотреть в ту сторону. Через минуту к кружащей чёрной точке прибавилась ещё одна. В пустыне вовсе не обязательно, что где птицы, там и вода; в низине, над которой кружили точки, запросто мог находиться всего лишь полузасыпанный песком труп верблюда. И психика любого человека просто бы не выдержала последней и самой страшной издёвки судьбы.

Но ей было предначертано жить. Буквально через десяток шагов песок под ногами сменился сухими глиняными проплешинами, затем глина под ногами стала чуть влажной. Пошел жёсткий пыльный кустарник.

За ближайшим поворотом каньона ей открылась поросшая полынью низина, земля превратилась в грязь, и в этой грязи повсюду виднелись следы овечьих копыт. Она нашла пересыхающее внутреннее озеро, воды в нём осталось по щиколотку, как в просторной неглубокой луже, вода была грязной, чёрной в ладонях, на вкус в ней было много соли, но всё-таки это была вода.

Забыв обо всём, Мария пила с рук, становилась на колени, опуская в лужу распухшее от ожогов лицо, и не было на свете ничего вкуснее этой застоявшейся грязной воды.

Она так и осталась возле высыхающего озера. Отойти не могла. Солнечные удары не прошли даром, Мария все чаще стала впадать в забытье.

Когда её нашли кочевники из другого племени, пригнавшие на водопой овец, она была без сознания. На верблюде её привезли в стан. Состояние девочки было ужасным, щёки и брови покрывали волдыри от ожогов, закрытые веки почернели, глаза впали, ступни ног распухли, краснота воспаления дошла до колен.